Борис Ольхин - Осенние жаворонки

— Я тоже на флоте служил, а морской узел вязать не умею, — сказал Петров.

— И другие улики нашлись, так что убийца признался.

— Получается, если хорошо упрятать труп, то убийцу не разоблачат? — подивился Петров.

— Это главная проблема всех убийц, — со значением, с нажимом проговорил Константин Васильевич.

— За что же Антипкин этот дружка своего… пришил?

— Картежная игра, пьяная ссора.

— Придурки!..

Они сидели у костра, и время как будто замерло. Константин Васильевич сомлел. И в эти минуты разнеженности в нем снова проснулся голос совести: целый день провел с подозреваемым, на месте осмотрелся, а по делу не продвинулся и на шаг.

Петров наклонился вбок, взял длинный прутик и пошевелил уголья в костре — взлетели искры, сильнее вымахнул дым. Он пощурился и вдруг запел: «Напрасно старушка ждет сына домой…» И оборвал песню, сообразив, что вышло нехорошо — вроде вызова капитану-следователю.

— Много у вас на памяти историй всяких, Константин Васильевич? — спросил он.

— Да уж лучше бы поменьше, — отозвался капитан Кокорин. — Не слышали недавний случай в леспромхозе? Двое, дружки закадычные, пошли на охоту. И один другого застрелил… По оплошности.

— Ну и что? — спросил Петров настороженно — что-то в тоне капитана ему не понравилось.

— А ничего. Суд был, и ничего. Квалифицировали как непреднамеренное убийство. Непредумышленное. Из-под стражи освободили.

Капитан Кокорин проговорил это с подчеркнуто душевным расположением к собеседнику, но на Петрова его слова подействовали неожиданно — он крякнул и, отбросив прутик, вскочил на ноги.

— Не убивал я его, черт возьми! Ни оплошно, ни с умыслом! Вижу ведь: подозреваете меня. Прощупываете. Улики эти самые ищете… Неужели не понимаете — не мог я этого сделать! Или вот спрашивали, почему я в одиночку сюда воротился. Почему сам и сообщил, что Улитин пропал… Я же знаю себя: если не проверил бы еще раз здешние приметы на месторождение — совесть не на месте…

— Вы напрасно, Арнольд Иванович, — заговорил капитан Кокорин негромко и сдержанно. — Я абсолютно вам верю. Конечно, ни вины, никакого злого участия с вашей стороны не предполагаю. Но ведь мне такое объективное заключение дать надо, чтобы другие не усомнились. И обоснованное. Чтобы и тени подозрения на вас не пало. А вы вон как — на дыбы!

— Да понимаю я, — остывая, сказал Петров. — Но и в мое положение войдите. Разве приятно доказывать, что ты не верблюд… и никогда им не был!

Они покурили, сходили в кусты и стали укладываться в шалаше на ночевку. Прилаживаясь уютнее на лапнике, капитан Кокорин поправил кобуру с пистолетом и снова испытал неловкость за подозрения на спутника. Впрочем, тотчас же и подумал: «А вот усну, треснет он прикладом по башке, и будьте здоровы! Тут до воды стащить пара пустяков. И ищи-свищи…»

Мерцающие отсветы костра слабо освещали внутренность шалаша.

— Да, вот еще, Арнольд Иванович, — подал голос капитан Кокорин. — Такую бы информацию к размышлению: не говорил ли Улитин в ту ночевку с вами, какие у него на завтра планы были?

Вялым, скучным голосом Петров ответил, что Улитин тоже домой собирался, вместе условились идти. Только проснулся он утром, а Улитина и след простыл.

— Странное исчезновение, — как бы сам себе сказал капитан Кокорин.

— Да, — отозвался Петров совсем уже сонно. — Давайте спать…

Самому Арнольду Ивановичу не до сна было. Вспомнился тот вечер, у костра, и слова Улитина, объяснявшего свой полет. «Я с детства мечтал летать подобно птице. Клеил воздушные змеи, конструировал планеры, авиамодели. В авиацию служить по состоянию здоровья не взяли — такая была обида! Еще сильнее потянуло летать. Если ты думаешь, Арнольд, что я просто к этому пришел, то ошибаешься. Одиннадцать лет искал простой и надежный способ. Семью оставил… Сколько крыльев переломал! И вот, добился. Нашел!.. У меня, если заметил, на груди и под коленями алюминиевые пластинки, вроде щитков. Генератор дает импульсы — возникает магнитное поле с ослабленой гравитацией. А здесь эффект дает еще и магнитная аномалия. Ну и восходящие воздушные потоки, характерные для этого плато…»

Упоминание о магнитной аномалии укрепило Арнольда Ивановича в предположении, что железная руда здесь непременно есть, надо только копнуть поглубже, может быть, и он уже более ни о чем другом и думать не мог… Утром выяснилось, что нога у Улитина в порядке, и ему вздумалось продемонстрировать свою способность летать. С утра дул ветер, но это не остановило экспериментатора. Он запустил движок, пристегнул крылья, немного попрыгал, как выпавший из гнезда вороненок, — и взлетел. Арнольд Иванович в восторге глядел на него, радовался и завидовал разом, а потом крикнул: