Борис Ольхин - Осенние жаворонки

— Это что это вы тут вытворяете?!

Сынишка радостно кинулся к нему.

— Пап, давай с нами! Давай в ворота!

Виктор потрепал его по затылку, подтолкнул к игрушкам. И повернулся к брату:

— Стадион устроили? На футболистов тренируетесь?

— А разве плохо?

— Ладно… А где наша домоправительница? И как ты здесь оказался?

Игорь ответил, что Таисья ушла в магазин, а он — по Андрейке соскучился.

— Папа! — воскликнул малыш. — Я не хочу больше трусики и майку. Пусть мама купит мне храбрики. И январку!

— Она вам купит, держи карман! — добродушно погрозился Виктор.

— Ну-с, как твои дела? — спросил Игорь.

Виктор расстегнул ворот рубашки, настороженно прищурил глаза.

— Относительно чего?

— Относительно домашней оппозиции.

— А, это… — проговорил Виктор. Он подошел к брату вплотную, прошептал на ухо: — Таисья такую контру выдвинула: заимеем, мол, еще ребенка.

— Стратегия, — сказал Игорь. — И что ты?

— Что я? Занял круговую оборону.

Они помолчали, и вдруг Игоря словно прорвало:

— Знаешь, я сейчас по-другому начинаю понимать время, — заговорил он нервически, безо всякой вроде бы связи с предыдущим. — Нет, не потому, что заболел, на этот счет я не так уж волнуюсь. Мне, например, еще пятнадцать лет прожить вполне достаточно: пять лет на институт, а за десять остальных что-то успею сделать стоящее, чтобы не зря жизнь прокоптить. Так вот, я постоянно должен знать время, чувствовать его ход. Если ночью или рано утром проснусь, первая мысль — который час? И такое состояние, будто проспал… промедлил, упустил что-то важное. И задумаешься: как у нас дальнейшая жизнь сложится? Андрейка, вот, представь себе, через пятнадцать лет приедет откуда-либо, а ни брата у него, ни сестры. Никаких других ростков в будущее.

Виктор желчно усмехнулся.

— Вона ты куда!.. Сдается, на точку зрения Таисьи стал?

— А что, у Таисьи не может быть подходящей точки зрения? Или она в одной черной краске… по твоему ведомству?

— Розовая. В полоску, — буркнул Виктор, давая понять, что более на эту тему толковать не желает.

Перед уходом Игорь сказал еще, что был на заводе, договорился с мастером насчет Валентина.

— Почему вы в четыре руки стараетесь его на завод чтобы обязательно? Может, у него другие планы?

— Это батино желание, — объяснил Игорь. — Уйдет он на пенсию, а на заводе все равно трое Рядновых! Все его сыновья. Да если еще зять там работать будет!

— Какой зять?!

— Это если Юлькин муж, то бате он — зять?

Виктор хохотал впокат.

— Ну, мудрецы!..

— А ты думал! — кинул на прощанье Игорь. — В нашей кладовке не только мыши водятся.

Улица Полевая, как и другие окраинные улицы, весной и осенью труднопроходимая от грязи, летом зарастала травой, и дорожные, с рытвинами колеи полнились пылью. Была она тихая — редко когда прошумит машина, протарахтит мотоцикл, и зеленая — привольно росли здесь тополя, березы, колючие акации и клены. Оживлялась она иногда разгульной компанией, песней под гармонь по случаю праздника, семейного торжества, свадьбы или проводов в армию, а в основном жизнь тут протекала замедленно, сонно. И как-то забывалось, что совсем неподалеку есть улицы, широкие и шумные, покрытые асфальтом, с потоками автомашин, троллейбусов, трамваев, хотя шум этот докатывался сюда, и поверх двускатных крыш, поверх деревьев виднелись многоэтажные дома… И стоило Игорю, возвращаясь с завода или из города, повернуть на свою улицу, как шаг его делался неторопливым, раскованным, и внутренний ритм — дыхание, удары сердца, сами мысли, — замедлялся: он как бы вступал в другой, заторможенный мир.

У своего дома он увидел Володьку Петухова, Юлькина ухажера. Володька заглядывал в приоткрытую калитку и, несерьезный человек, дразнил собаку.

— Привет мистеру Петухову! — насмешливо поздоровался Игорь.

Володька обернулся, — плотно сбитый, с белесыми ресницами и плутовскими глазами, в потертых «фирменных» джинсах; под распахнутой рубашкой — майка с нарисованным большущим дамским глазом.

— Чего не поделили?

— Он не в духе, — кивнул на Дика Петухов. — Своих не признает.

Войдя в калитку, Игорь урезонил собаку и впустил Володьку.

— Ты, значит, себя к рабочему классу не причисляешь? — продолжал Игорь, когда они сели на скамейке у заборчика.

— Да ну тебя! — обиженно отмахнулся Петухов, порываясь встать.

Игорь придержал его за плечо и, по-прежнему насмешливо щурясь, продолжал:

— А скажи, Вова, правда, что с рук продают долгоиграющие пластинки по тридцать аж рублей за штуку?