Сергей Носов - Закрытие темы [сборник]

Леонид-помощник пропал с глаз долой.

Леонид-за-Старшего кроссворд доотгадывал.

– Пьеса Островского из трёх букв.

– «Лес», – ответила Елена Глебовна.

– А ты говорил «Нос»!

– Это ты «Нос» говорил, – откуда-то издалека подал голос Леонид-помощник.

– Что вы, «Нос»… «Нос» – другое…

– Вот не знаете вы: отглагольное существительное в латинском и некоторых других языках.

– В английском, например.

– Как?

– Герундий.

– Ничего себе! – поразился Леонид-за-Старшего.

– С герундием, между прочим, – сказала Елена Глебовна, – ерунда связана. Когда в девятнадцатом веке… ой, ой, запьянела… когда вводили в девятнадцатом веке латыни преподавание, нигилистам это не нравилось, и они ерундой дразнили… от слова «герундий»… Правда, пьяная. Вы меня зачем напоили?

– А нам что, нас-то хоть к пассажирскому и то хлеб, на вокзалах стоим, нам ещё хорошо, жить можно, а приятель есть у меня, к товарняку прицепляют, к товарному поезду их почтовый… это вы и представить себе не можете. Вот уж кто горемыки. За Урал они ездили и в Среднюю Азию. Загонят куда-нибудь на запасной путь, ёксель-моксель, это ж не как у нас, не пассажирский, и стоят по несколько дней… без воды, без еды, до станции не дойти, магазина нет, степь кругом… лес… ущелье… пустыня… посылки тоже так не оставишь, ходят всякие, знаете как? Ночью урки придут, да кто хочешь, не урки, попробуй потом доказывай, объясняй, самого бы, гляди, не пырнули б… Вот работка! Забудут про тебя, так и будешь стоять. Это я понимаю.

Елена Глебовна, когда глаза закрывала, перед ней возникали кресты и могилы, и лежал Алексей – её, не её, чужой, на себя не похожий, на себя, каким его знала, чужой – с вытянутым чужим лицом, как тогда у отца, особенно носом, как лежал он тогда, отец Алексея, в тот же год после свадьбы, незнакомый, не свой, непонятный, такой же, давно.

– Спите, спите, вы не стесняйтесь.

Елена Глебовна глазами хлопает – не спала две ночи.

– Спите, если хотите. Теперь уже скоро. Вам немного осталось. Им бы лишь зацепить. Помнишь, Лёня, до самого Гродно тащился? Потащился, я ему говорю: ну, сознайся, ты ж тунеядец. До Гродно. Контролёр, ёксель-моксель. С папкой красной. Вот тут. Где сидите, тут и спал. Дочка школу кончает. Кальций в сыре, он тоже полезен. Лена, я ж ему говорю, ну, сознайся, ты ж тунеядец! До Гродно. Не описайся ночью, столько выпил воды. Деньги платят. За что? Ты мне, папа, купи, говорит, обязательно туфли. Что придумал, читать! Ладно, ладно, не надо. Я сам. Нет, пусть скажет, за что. Неужели ты думаешь, кого при тебе повезём? Успокойся, мы что, идиоты? Без тебя. Гад какой. А молчит. Вот мы вас, это да, но помочь. Мы-то нет, но бывает. Не скажу, что сложилась. Купил. Для гимназии. Дядя. Дядя Лёня. Какой тебе дядя! Будет в марте шестнадцать. Невеста. Это тот дуболом, потерял Алевтину. Леонид! Восемьсот! Нет, четыреста. Сколько? Я ж тебе говорил, повредили трубу. Ты напрасно… Елена…

Елена Глебовна похоронила мужа.

Мужа Алисы. Алисы Романовны. Русскоязычной гражданки Литвы. С крашеными волосами. Елена Глебовна находила вульгарной Алису. Ей не нравилось, как Алиса красила губы: большой её рот из-за тёмной помады казался огромным. Но кладбище это тебе не бордель. Когда Алиса наклонилась поцеловать покойника в лоб, Елена Глебовна вдруг подумала: осторожно, не оставь отпечатка!

Ничего, не оставила.

Ничего не оставила.

Скорее всего, не коснулась.

Фальшь. Фальшь. Всё бесконечно фальшиво.

Ради этого надо… ради этой, такой, надо было бежать, надо было срываться ему почти за границу?

Боялась так думать – как несвойственно ей, – но думалось так. Жёстко думалось, плохо. Не узнала себя, свои мысли, не те, которые ожидала. Не узнала Алёшку, того, с которым прожила годы.

Забивал некто гвозди. Тогда и пошёл снег, первый по-настоящему снег в эту зиму. Февральский. Он падал на крышку гроба, падал на землю, на кусты, на людей, на Алису, на её крашеные, напрасно, очень напрасно при лбе её крупном, зачёсанные назад волосы, лишь слегка прикрытые чёрным платком, падал в яму. Шли обратно по снегу. Странно было, что шли по снегу, что кто-то говорил по-литовски, что Елена Глебовна здесь и что здесь Алёшка. Какой он хороший. Елена Глебовна прислушалась, какой он хороший, но говорящий – не речь, а так, на ходу – всё врал, он рассказывал про другого.

Странно было не видеть знакомых лиц. Ни одного старого друга. Все другие, другие. Её. Он плохо сходился с людьми, не умел. Правило, подтверждённое исключением.