Лев Трутнев - Живи и радуйся

Максимов еще гуще зацвел лицом, но нагловато ответил:

– Дайте котлету доесть…

А меня обволокло чем-то зыбким, отяжелило голову, шатнуло плечи, полусном поплыло сознание. Слов я уже не разбирал, а лишь слабый шум трепыхался в моих ушах.

– Ты чего побледнел? – Хелик тронул мой локоть. Огромные его глаза выпукло зачернели перед моим лицом в тревоге.

Его неподдельная доброта, его участие натянули тепла в душу, подняли приветное чувство благодарности.

– Голова закружилась, – признался я Хелику. – Не ел со вчерашнего утра – хозяйкины дети всю мою еду уплели…

А Максимов и после частенько жевал что-нибудь запашистое на уроках. То ли действительно так неотвратно тянуло его на еду, то ли он хвастался достатком, то ли просто дразнил однокашников?

Шумливый и озорной до пакости Петька Агутченко пытался постращать Максимова, но на его сторону стал Русанов, а они, сытые и береженые, могли своротить таких, как Агутченко, не одного. На том и закончились взаимные угрозы, хотя у Петьки своя компашка клеилась.

Я не лез в эти разборки, держась пока стороной и наблюдая.

Их было четверо. Вначале они играли у похилившегося забора в «зоску» – били ногами кусочек овчинки, залитой свинцовой бляшкой, а потом преградили мне дорогу. Тот, что покоренастее, толстомордый и узкоглазый, в кепке и кожаной куртке, прогнусавил:

– Давай поборемся, деревня.

Сердечко екнуло – драться будут. Но страха не было, мелькнула мысль: не побегу, пусть хоть до полусмерти изобьют.

– Я не борец, – останавливаясь и перекидывая холщовую сумку с тетрадками в левую руку, как можно спокойнее ответил я, не отводя взгляда, от колючих глаз коренастого.

– Он у нас, оказывается, еще и трус, – захватывая меня за бока, обернулся к своим толстомордый.

Я понимал, если поддамся – уронят и запинают. Ударить первому в самодовольное мурло? С четырьмя не справиться. Я попытался освободиться от захвата, но не тут-то было: твердая силенка почувствовалась, и тогда я отбросил школьную сумку к забору и схватился с толстомордым накрепко.

Сытый, тотошканый в холе он был ощутимо сильнее меня. Но втяжная работа по хозяйству и покосы выдавили из моих мышц лишнюю сырость, усушили их до барабанной упругости, отточили сноровку, и теряя равновесие, в падении, я смог вывернуться наверх и грохнулся коленями на мягкий живот мордастого. Тот екнул, осадившись спиной на землю, и мотнувшись раз-другой в перекате, попытался свернуть мой захват. Но я знал, как удерживать лежачего: в деревне мы боролись с малых лет – и отдрыгивался подальше от противника, не разжимая сцепку рук. Кто-то из его дружков хватал мои ноги и тянул назад, но я брыкался, зажимал шею крепыша туже и туже. И тогда он вдруг резко сунул мне локтем в лицо – боль резанула в носу, кольнула под глаза, но я лишь отвернулся, прижав предплечьем мокрые губы толстомордого.

– Э, четверо на одного, не пойдет, – послышался чей-то голос, и ноги мои сразу освободились от перехвата. Кто-то похлопал меня по спине.

– Хватит, вставайте…

Веселые, в искорках, голубые глаза увидел я и разжал руки. По тому, как отпрянули в сторону мои недруги, можно было понять, что этого белобрысого парня они почитают.

– Ты, Хомяк, опять за свое? – Он с усмешкой оглядывал вставшего после меня толстяка. – Одет, обут, обеспечен, учиться бы, а ты пакостишь по улицам. И кодлу таких же собрал. Нос ему ты разбил?

Только тут я почувствовал теплую струйку, наплывающую на губы.

– Ты че, Боксер, ты че? – отступал толстомордый. – Мы боролись.

– Прижми ноздри и запрокинься, – это парень уже мне посоветовал. – Еще увижу на нашей улице, – он погрозил кулаком четверке, – уши пообрываю, юшку пущу…

С покатыми плечами, выпуклой грудью, парень все же был еще довольно молод.

– Пошли, нам по пути, – кивнул он мне, – я за вторым проулком живу.

Подобрав свою сумку, я, все еще сжимая одной рукой ноздри, потянулся за парнем.

– Сынок начальника потребсоюза, – кивнул он назад. – Бросил школу, слоняется по селу, хулиганит, и дружков подобрал себе таких же.

– А ты вправду боксер? – проявил я интерес к своему заступнику.

– Самоучка. Перчатки и груша от отца остались. Он физкультуру преподавал. Кое-что нашел в школьном сарае и тренируюсь. Гири тягаю. Приходи в свободное время – будем вместе мышцы качать…

Про бокс я мало что слышал и столько же видел. Изредка привозили к нам в деревню кино. Вот в одном из них и показывали боксера. Помню, тогда мы, ребятишки, кучами колготились на полу школьного коридора, служившего кинозалом.