Лев Трутнев - Живи и радуйся

– Он же учится, – вступился за меня дед. – Да и какие теперь лисы? Весна.

– Не теперь, зимой. Теперь вон суслики пойдут. Вчерась в районе был, дали указку принимать яйца диких уток. Так что, есть еще статья отличиться. Тебе сколько лет? – Степин склонился ко мне.

– Двенадцать. – Не зная почему, я несколько робел перед этим одноглазым человеком.

– Договор с тобой заключать рано, а пушнину принимать буду. За нее и ситцу дам, и муки, и сахару, и охотничьих припасов – у вас же берданка есть…

У меня вдруг голова закружилась от недоедания, от радостной надежды, и я едва не упал.

– Обувки у него нет подходящей по степи лазить, – почему-то не соглашался на заманчивые посулы дед. – А как простынет, что тогда?

Степин щурил маленький глаз, и без того почти не видимый среди набухших складок век, дергал скулами, ни то улыбаясь, ни то щурясь в нетерпении, и большие угловатые его уши подрагивали.

– Ну а я что могу? У меня своего ничего нет, все подотчетное.

– Ты мне журавлей в небе не сули. – Дед заскрипел табуреткой – он сидел у порога, а я стоял рядом. – Ты мне дай синицу в руки – мешок картошки до новины, там рассчитаюсь.

– Ого, загнул! Синица называется! – Степин почесал здоровой рукой спину. – У меня в подполе мешка два и осталось.

– А ты погреб открой. Ленька поможет. Не жмись. Неужели по соседству не выручишь? У тебя вон сын в танке сгорел, а у него, – дед кивнул на меня, – отец лег в окопах.

Степин нагнул голову. Крупные складки на его шее разгладились, плечи обвисли.

– Ладно, – он махнул рукой, – только пусть твой внук мне сусликов повыливает, как снег сойдет.

– А капканов дашь? – осмелел я от радости, поддаваясь вмиг заигравшему воображению. – И припасов?

– Посмотрю, на что ты способен…

Когда мы вышли на улицу, стало совсем темно. Теплая сырая ночь затопила и деревню, и степь, и небо. Все замерло и притаилось в каком-то тягостном оцепенении. Что-то загадочное таилось в мягкой весенней погоде, в тихом сне зачерненного темью пространства.

Дед сопел, неся мешок картошки.

– Засупонил, – сказал он, оглядываясь на дом Степиных. – И ты в тот же хомут лезешь. Подрежешь здоровьишко по весне, а он тебя объедет на сколь совести хватит, а с совестью у него давно нелады.

Но, как не стращал меня дед, радость не проходила. Да только за то, что я буду ходит с ружьем по степи, кого-то выслеживать, можно было навечно записаться к Степину в работники.

– И нам что-нибудь обломится, – не соглашался я с дедом. – Суп из утки сварим, и то поддержка.

– Эт-то понятно. Да без добротных сапог по талой воде не побродишь, чахотку вместо утки словишь.

– А я буду ходить сторонкой, вглубь не полезу.

– Да и сторонкой не убережешься, сапоги-то твои – дырка на дырке. Я уже и ума не приложу, как их чинить…

У меня, в заштопанном кармане штанов, увесистым комочком постукивала о бедро фабричная дробь на двадцать зарядов, а под шапкой мягко давил темечко завернутый в бумагу порох и радостно билось сердце. Перед глазами стояла не густая апрельская ночь, а яркое утро на зеркальном разливе, и утки – сотни уток…

Еще в школе, на уроках, меня не покидало веселое настроение: еще бы – дед обещал дать мне свое ружье и отпустить на охоту! Такое мне и не предвиделось даже во сне, а тут враз навалились: и пропажа картошки, и угроза тяжелого голода, и возможность поохотиться.

Даже Лиза Клочкова, сидевшая со мной за одной партой еще с третьего класса, заметила:

– Что-то ты стал слишком живым. Осчастливился чем-то?

– Угадала. – Я только ухмыльнулся. Мне не нравилось, что она постоянно лезла в мои дела, расспрашивала о том о сем, и все навязчиво, бесцеремонно. В общем, старалась опекать, в чем я, по собственному мнению, не нуждался.

Даже Антоха Михеев как-то заметил:

– Чего это она к тебе завсегда лезет?

Мне только оставалось пожать плечами. Хотя, честно говоря, из всех сверстниц Лиза была мне более симпатична. Но только так: краешком души, что ли. Не в пример Насти Шуевой, один взгляд которой вгонял меня в дрожь. Но как что двигалось, так и двигалось, никаких попыток я не предпринимал, покорно плывя по жизненному течению.

И вот долгожданный час настал: провожая меня на охоту, дед наказывал:

– Гнездо найдешь, так яйца все не сгребай, не жадничай. Пару штук всегда оставлять надо. Утка туда еще подложит, и получится, что ты и свое возьмешь, и кладку сохранишь. Да запаренные не бери – они не тонут – плавают. Проверить можно в любой луже. Они сейчас везде…