Владимир Казаков - Воскрешение на Патриарших

Тверской бульвар между тем обрастал людьми. Начиналось очередное утро. Человек естественен в городе, он его часть. Поэтому так пугающе странны города без людей. Вот и сейчас люди заполняли его вновь. Это как на пустой початок кукурузы вновь нанизывались зерна. А к вечеру произойдет все то же самое в обратном порядке.

А что я? Мне-то что делать? Шанс любви я вычеркнул своими мозгами. Теперь, думаю, остается последнее. Да. Надо идти к себе. Чушь какая. А ведь больше нет никаких смыслов в пребывании здесь, в этом мире. Я должен увидеть себя, и тот «я», возможно, скажет мне самую главную вещь. Ради чего это все. Господи. Как же я не понял-то! Это не он мне, а я ему должен сказать! Я должен схватить себя молодого за шиворот, тряхануть, дать по морде и заорать – очнись! Не бойся ничего! И не жди! Действуй сейчас. Никакого потом нет. Потом жопа и беспомощность. Да уж, герой. Это я «Терминатора» насмотрелся. Что уж там.

Стоп. Вспомнил. Вспомнил, что я делал 24 мая 1979 года. Фантастика, но я вспомнил! У Реваза, одноклассника, сегодня день рождения! Реваз из московских грузин. После школы я его больше и не видел. И мы соберемся с приятелями, одноклассниками у него дома, за Елисеевским магазином, в Козицком переулке. Накупим в том же Елисее кубинского рома «Гавана Клаб». От неопытности много. Он дешевый был тогда. И я впервые в жизни напьюсь. Поэтому и запомнил тот день.

В эту секунду я уже понял, что пойду туда, именно на этот день рождения. И идут лесом все фантасты недоделанные, рассказывающие о трагедии при встрече с самим собой! Бред. Они не путешествовали в прошлое. А я – вот он, здесь. Так что – все вон! Я увижу себя и скажу наконец все-все. Все, что потребуется ему – мне, мне! – в жизни. И он поймет, он толковый, вообще-то, но дурак такой.

Так, значит на ДР, как говорят у нас. В нашем времени. Во сколько? Наверное, часам к четырем. Так раньше собирались, если не путаю. Утром школа. Часов до двух. Так, подъезд я помню. Квартира… Этаж второй, окна на улицу. В смысле улицей там был широкий проход между здоровенными доходными домами, построенный еще Бахрушиным, фабрикантом, до революции. Мощные домины. Кстати, еще тогда, в детстве, тьфу, сейчас, значит, весь район назывался Бахрушинкой, Бахрой. Найду квартиру. Там коммуналка была, но соседей у него всего двое. Помню. Это, считай, почти отдельная квартира по тогдашним московско-центровым меркам.

Так. А как войти? Соображу. А что сказать? А что сказать самому себе? Вот это да. Проблема. Это же непостижимый факт – говорить с самим собой в юности! Понятно, что ум за разум заходит. Но. Реально, надо спросить что-то важное! То, чего я так и не понял в нынешней моей жизни. А что для меня важное? Ладно. По обстоятельствам.

В пять часов я уже стоял перед подъездом Реваза. Пьянка, по моим прикидкам, уже идет полным ходом. Его окно на втором этаже висело на стене чуть левее подъезда. Оттуда на весь двор орал «Band on the run» McCartney. Тогда только вышел советский диск. Такая светло-коричневая обложка с черными контурами Пола. Очень нравился. Да и сейчас. Так. Идти или плюнуть и продолжить жрать? А может, ради этой встречи все и было заверчено со мной? А я струсил. Нет. Надо идти. Хуже уже не будет. Некуда.

Хорошо, что в 79-м не было никаких домофонов и кодовых замков. Так… Осторожно. Подъезд выдохнул тенью, прохладой и сыростью.

«Well,the rain exploded with a mighty crash as we fell into the sun…»

– Дрозд, бери три! – эхом раздалось в горловине лестниц, бегущих вверх.

– Пять!

– Да! – ответил срывающийся юношеский голос.

Застучали ботинки. Мимо меня промчался широколицый, курносый парень. Светлая рубашка выбилась у него из штанов, оголяя белесый пухлый живот. Грохнула дверь подъезда.

«And the jailer man and sailor Sam were searching everyone…»

Господи, это же Игорь, одноклассник мой. Дрозд. Тот самый, который на Дегтярном, с рыбками. А голос был Лешкин. Господи. Им же сейчас по семнадцать лет примерно. Не могу сосчитать. Кто-то был старше на год. И Дрозд побежал в Елисеевский магазин.

Я вдруг вспомнил совершеннейшую глупость. С месяц назад, в той, настоящей, ха, жизни я читал статью про здание, из которого потом сделали Елисеевский магазин. Там был салон известной литературной дамы Зинаиды Волконской. Пушкин с Вяземским оттуда не вылезали. Так вот, перед входом в ее дворец, аккурат над ныне центральным входом в магазин был выбит латинский девиз: «Ridendo dicere verum». «Говорить о правде, смеясь». К чему я это вспомнил? Сейчас мне придется войти в квартиру Реваза и встретиться с собой. Семнадцатилетним. Обхохочешься.