Владимир Казаков - Воскрешение на Патриарших

«Да, время… – Игорь опять закурил. Читать роман нравилось. Но голова не варила совсем после этого Николаши. – Все. Пусть с кем-нибудь другим жрет! Или об одного. Ему по клавесину уже, где и с кем пить! Да, время тогда было…»

Он до сих пор не мог всерьез принять развал страны. То есть башкой-то он соображал, внутри – нет.

И все эти президенты Молдавии, Грузии, Латвии, Украины казались ему плюшевыми зайчиками и мишками. А новоиспеченные государства выглядели какими-то невзаправдашними. Очень похожими на настоящие, очень похожими, но все равно игрушечными. Как в свое время прекрасная гэдээровская железная дорога, привезенная отцом из командировки. Там было все. И стрелки звенели, и паровозики носились по путям, и окошечки в вагончиках с занавесками. Даже фигурки пассажиров выглядывали из купе. Только это все равно забава для детей. Вот и эти государства казались Игорю дорогими игрушками, очень дорогими и быстро ломающимися.

Игорь опять встал и, пошатываясь, пошел на кухню. «Да, очень интересно, что же это за человек, который помнит Люську из углового и дебильного Славика из подвала. Интересно. Значит, либо учился в те годы в инязе, как и я… Кстати, почему обязательно в инязе?! Тогда в том районе болтались и студенты педа, Ленинского, он рядом, на Пироговке, и ребята из Стали и Сплавов, на Октябрьской был институт. Да мало ли кто! Из медицинского, тоже недалеко… И почему обязательно студенты?! Там контор всяких уйма была! Интересно. И почему как-то обрывается текст?»

Он промотал на экране вперед. Продолжение есть. «Это хорошо. А вообще, тема… Попасть в семьдесят девятый… Это не то что мечта, это больше! Хотя зачем?! Ну как зачем…»

Опять затявкал телефон. «Блин, Николаше, что ли, все неймется?»

– Привет.

– Привет, Полин. – У Игоря сразу и резко похолодело внутри, и он повторил: – Здравствуй, Полин.

Уже пять лет Полина была замужем. Почти пять, точнее. Отношений не было никаких давно. Да, в принципе, и до ее замужества их тоже не было. Такое бывает. Теперь у нее семья, девочке, тоже Полине, шел второй год. Но Игорь понимал: если он кого-то любит в жизни, так это ее. И тут уже вопрос о целесообразности, невозможности, наивности отпадает. Они были знакомы уже шесть лет. И ничего не было. Не говоря уже про банальный трах, не было и походов в кино, не было гуляний под луной и прочих всяких глупостей, так утешающих идиотскую жизнь человека.

Секс хорошо иметь с тем, с кем хорошо и без секса. Эту дебильную фразу он случайно увидел в нете. Автор неизвестен, но сейчас все подобного рода фразы почему-то приписывают Маркесу. Наверное, в свое время нечто подобное выдавали за афоризмы Хемингуэя. Интересно, а до этого? Причем писатель должен быть обязательно иностранный. Если ткнут в рожу, что не писал он ничего подобного, всегда можно свалить на трудности перевода. Но фраза-то реально правильная. Хотя Игорь терпеть не мог слово «секс». Оно казалось ему каким-то техническим, стерильно обезличенным. Взятым из инструкции по пользованию электрической лампочкой. Но все равно очень точная фраза!

Полина звонила очень редко. Два-три раза в год. Примерно. Или меньше. Игорь сам не звонил ей никогда. Он ей писал. Много. На электронную почту, даже посылал обычные старорежимные письма домой по старому адресу. Иногда посылал эсэмэс дурацкие. Но строго в будние дни и днем. Пытаясь сохранить хоть видимость своего понимания ее семейного статуса. Все-таки семья у нее. «Тем более, – всегда думал Игорь, – а что я вот ей могу предложить? Если вот завтра мир перекочевряжится и она уйдет от мужа к нему? Себя?! Прямо скажем, невелика находка! А дальше? А дальше тишина.

Да, так что жопа. Постоянной работы у меня нет. Так, переводы приятели подбрасывают, статейки публикуют. Жить можно. Но сложно. Семьей на это не выжить. А у нее… Сейчас и квартира, и дочка чудесная, и муж какой-никакой! Кстати, почему какой-никакой?! Наверняка нормальный. И уж лучше меня, тем более! Раз она его выбрала. Все есть. И менять это? На что? Просто у меня не было никогда человеческих отношений с женщинами. Поэтому я инстинктивно тянусь сейчас к женщинам, отношения с которыми невозможны. Типа, хоть так, другого не будет. Я и не знаю другого. В свои почти… Даже и не хочу думать, сколько почти! И потом, ей сколько сейчас? Двадцать восемь – или двадцать девять? Да все равно! А мне… Да я для нее практически старик и море!»

Игорь вдруг вспомнил. Да. Это была зима. Конечно, зима. Когда он ее впервые внятно увидел. До этого они пересекались много раз, два раза – это и правда много. Иногда. Но это было не то. А тогда увидел ее идущей по редакционному коридору. Длинному, чуть тусклому, почти больничному. Она была в белой шубке, и иней, именно иней, на распущенных волосах. И она как-то виновато, словно извиняясь за такую красоту, улыбалась. И шла ему навстречу. Когда Игорь увидел, увидел ее издали, почему-то съежился от этого великолепия и вместо того, чтобы шагнуть навстречу, забежал в первый подвернувшийся кабинет, прикрыл дверь и, замирая, в щелочку смотрел, как она проходит мимо. А она искала взглядом исчезнувшего его и не находила.