Дина Рубина - Наполеонов обоз. Книга 2. Белые лошади

Стол по нашим тощим временам потрясал воображение: маринованные огурчики, солёные грузди, свиные отбивные, пирог с капустой и жирный борщ, который Полина сама, отвергая помощь, носила в глубоких тарелках из кухни, держа тарелку обеими руками и сосредоточенно семеня, чтобы не расплескать.

– Не голодаем… – со сдержанным удовольствием проговорил Цагар, внимательным взглядом прослеживая жену от дверей кухни до стола, будто оберегая. – Почти всё своё.

Стах купил в каком-то подозрительном ларьке на станции бутылку водяры и вручил её Цагару, предварительно заметив, что не даёт гарантии качества.

– Да ладно те – гара-а-антия! – воскликнул Цагар. – Нанюхался столиц. – И ловко разлил водку по рюмкам.

Стах всё ещё думал о Майке – так она тронула его своей памятливостью. Мало гостинцев принёс, думал. Мало благодарил…

Цагар тем временем разговорился, вспоминая общих знакомых, докладывая – кто в армии, кто вернулся и спился, кого подрезали в драке, кто за что сел лет на пять. Барак не пустует: понаехало много пришлых цыган, хотят закрепиться и осесть. И никаких костров уже нет, и кибитки исчезли, как не было.

А в области плохо, как и по всей стране. Зарплат не выдают, поезда все почти – мимо, станция хиреет. Всей промышленности – фабрика Розы Люксембург и депо. Что едят? Работяги-то? Да что попало. Вот – отруби. Остались от живности, варят их и едят. Главное – запах чем-то перебить. А что делать, особенно весной, когда до ягод-грибов далеко, а картошку за зиму схомячили.

Цагар рассказывал… и панорама городка разворачивалась во всём своём криминально-хозяйственном развале.

– Есть ещё тут промысел, знаешь – «421-й километр». У нас человек пятьсот по округе туда ездит. Ежедневно.

– Что за километр? – спросил Стах, нанизывая на зубец вилки солёный рыжик. – Это за Дзержинском?

– Ну. Нижегородская свалка. Едут искать – и находят, что душа пожелает.

– Что находят?

– Да всё: еду, одежду… Это ведь целый город. Я был там однажды. Огромная свалища с пятиэтажный дом. Километра два кругом-бегом. При мне два «КамАЗа» вывалили помидоры – магазины выбрасывают. Капуста всегда есть, даже апельсины – гнилые, но можно выбрать. А уж одежды, обуви… – этого до хрена. Что у кого от умерших осталось, что богатые купили, не подошло – выбрасывают… Там радиоприёмники люди находят. Автозапчасти, радиодетали… Телевизоры случаются, между прочим – цветные. Ну, положим, чинить то-другое всё равно приходится. Так и что: люди и себе набирают, и на продажу. Выпивку найти вообще не проблема – вон прошлой весной там ящики с «Изабеллой» выкинули…

– А не опасно? – спросил Стах. – Промысел-то…

– Ну, во-первых, люди, случалось, проваливались: там слой мусора метров двадцать, не выкарабкаться. И бульдозеры поверху ползают, утрамбовывают… Вполне могут вывалить на голову пару тонн.

Когда Полина в очередной раз вышла на кухню, Цагар подался к Стаху над столом и тихо проговорил:

– Хорошая у меня жена, верно?

Стах одобрительно кивнул, не понимая, почему, собственно, это надо сообщать столь таинственным тоном, а Цагар добавил:

– Я давно решил, что на русской женюсь… ещё когда с Настей, с сестрой, то горе случилось… Я тогда думал-думал… и решил: нет, по-другому хочу. Не буду свою жену гнобить-заставлять, не буду её ни в чём неволить…

В этот момент появилась Полина с блюдом пирожков, и Стах ахнул и руками развел, мол – да сколько ж можно метать?! И Цагар, довольный произведённым эффектом, закончил уже в полный голос:

– У меня и дети будут учиться. По-настоящему. Не как я учился… В школу будут ходить, как положено. Потом – техникум, всё без дураков. Хватит бегать, Полинка! Сядь давай, сама поешь.

И пузатенькая птаха-свиристель уселась, посматривая на мужа блестящими любящими глазами, тоже кругло-птичьими, взяла пирожок двумя пальчиками и, переведя взгляд на Стаха, проговорила:

– А я вас знаю! Я соседка ваших родных.

– Моих родных? – удивился Стах, мысленно перебирая Южскую улицу, давние лица соседской ребятни, дружков и подружек его летних месяцев.

– Я ведь из Гороховца…

– А, – отозвался он не сразу.

– Наш дом прям-таки соседний с Матвеевыми… огород в огород. И я вас отлично помню, хотя вы с вашим папой не часто наезжали.

– Ну-у… да… – бормотнул он, не зная, что ещё сказать. Меньше всего ему сейчас хотелось калякать о гороховецкой семейке.

– Моя мама была на тех поминках по деду Назару. Она рассказывала, как вы круто врезали Пашке! Ему потом губу пришлось зашивать, а шрам так и остался, и Пашка, когда психует, его облизывает.