Олег Рой - Верь в меня

Он сложил руки на груди, картинно привалился к стене напротив:

– Так чего ж тебе не работалось-то, а?! У тебя же все путем было. Ну, вот просто все, о чем можно мечтать. Я даже сердит, право слово! Жена ему не такая, не понимает его тонкую организацию, да и шум от детей мешает, ладушки, жена ушла. И тут же: ой, как без жены плохо, у меня депрессия, пойду заложу за воротник. Хочу помочь, вернуть жену, почти получается – опять не то. Видите ли, я ею манипулирую. А как, по-твоему, такие дела делаются? Ну, ладно, спишем на то, что вы, люди, создания нервные, переменчивые, склонные к маете. Допустим. Но ты же писатель! И мы вроде бы даже поладили. И нашли общий язык и общее дело, и с романом пошло на лад, и вот даже историк литературы, нафталиновый этот старичок появился… и опять ты на попятную. Мало того, ты, как я знаю, вообще к врагу моему переметнулся… А за что? Ну вот что я тебе плохого сделал?! Я чувствую себя в роли беременной барышни, которую кавалер мурыжит обещаниями жениться! И у меня та-а-ак разыгралось мое беременное воображение! Не иначе как «Аида» на меня так подействовала… Держи-и-ись!

Внезапно грянула музыка, и Вишняков, к ужасу своему, оказался в бальной зале, окруженный мужчинами в смокингах и дамами в пышных юбках и с не менее пышными прическами. Он и сам был одет в смокинг и даже обнимал какую-то наряженную в шелка прелестную диву, чей стан подозрительно круглился. Они кружились в вальсе, и дива что-то шептала ему на ухо.

– Ты жестоко бросил меня, – услышал он. – Разве так поступает благородное сердце? А что скажет мой батюшка? Мне даже и подумать об этом страшно… Сейчас он в длительном отъезде, но когда вернется… А духовник мой и так прочит мне геенну огненную… Ах, это так неприятно!

Вишняков присмотрелся к своей спутнице и обомлел. Это была Маргарита!

– Шучу-шучу, – хохотала она. – Но, согласись, слился ты, милый, оставив меня одинокой, рыдающей в подушку. Что тебя тревожит? Твое прошлое? Я могу избавить тебя от этих воспоминаний, иногда я этим занимаюсь, так сказать, небольшая подработка…

– Нет! – воскликнул Денис, не на шутку испугавшись. Лишиться воспоминаний? Что за черт? Что у него есть, кроме этих, подчас мучительных, воспоминаний?!

Маргарита кружила его, подмигивала и хохотала – что еще делать прелестнице на балу, как не хохотать! – и сквозь ее черты то и дело проступал облик «друга с той стороны». Кружение становилось все быстрее и быстрее, и вот неистовый вихрь подхватил их обоих, музыка исказилась до неузнаваемости, хор инструментов слился в бешеную какофонию. Вишняков, запрокинув голову и чувствуя, что на него валится лепной потолок, закричал, а хохот девицы гремел над залой…

…Он обнаружил себя на собственной кровати. Попытался встать, но со стоном повалился обратно, его мутило, как после качки на корабле, а сатана все хохотал – дьявольски беззаботно.

– Да что ты такой мрачный! – воскликнул он, плюхаясь рядом с писателем, уже в своем привычном обличье. – Весело же! Я давно так не развлекался! Ну же, не изображай буку! Что произошло-то? Все живы остались, слышал ведь, жертв нет! А Валентинычу так и надо! Стоит вовремя пожарные проверки делать и не загромождать узкие проходы всякой макулатурой. И курить всем надо прекращать – во-первых, для здоровья вредно, а во-вторых, от окурков горят даже рукописи, про отпечатанную макулатуру молчу. Странно, что оно вообще вспыхнуло – в современной литературе столько воды! Прости, забываюсь. Работы он лишился, надо же. Писать-то ты не разучился? Сейчас тебя, как пострадавшего, опять начнут пиарить – знаешь, как журналисты на этом сенсацию раздуют! Почище пожара…

– Я не знаю, что мне делать, – отвернулся Денис, которого все еще продолжало мутить.

– Знаешь! – неожиданно непривычно жестко, даже зло, отрезал гость. – Дурочку-то не включай. Я тебе давно сказал: просто делай то, к чему у тебя склонность. Не люблю слово «талант», у меня с этим неприятные ассоциации. И не дар. Врожденная способность, даже специализация – да, но никто тебя этим не одаривал, и талант у тебя не от доброго Боженьки, а свой собственный, милый мой. Вот и пиши. Ты из-за чего Валентинычу так сказал, про «гори синим пламенем»? Думаешь, я не знаю? Я знаю все, даже будущее, неужели ты думаешь, что я не знаю, обо что твою душу колошматит, как драккар Олафа о скалы Согне-фьорда? Знаю, что наболело. Не можешь ты не писать этот роман. Ты же понимаешь, что «случайностей» не бывает? Не зря тебя идея эта еще на заре бурной молодости в армии зацепила. А семена всегда падают в благодатную почву. Так что… соберись, тряпка!