Сергей Минаев - Dyxless. Повесть о ненастоящем человеке

Я прошу счет и опять пялюсь в окно, убивая оставшиеся до отъезда на вокзал минуты. Они продолжают что-то щебетать про ушедшую коммунистическую эпоху. До меня доносятся слова «Олимпиада», «гламур», «Симачев», снова «гламур» и «диджеи, играющие диско». Крейсер «Аврора» в сочетании с нашим разговором уже не кажется мне слишком архаичным.

Официант сообщает мне, что подъехало такси. Мы собираемся, спускаемся на лифте вниз, в лифте они продолжают целоваться, я, выходя, задеваю девушку своей сумкой, она взвизгивает. Мы садимся в такси.

В такси играет нуднейший из всех нудных музыкантов — Крис Ри. Мне всегда кажется, что, какая бы его песня ни играла по радио, это просто ремикс. Все его говнотворчество похоже друг на друга, как инкубаторские яйца. Хотя есть люди, которым он нравится. Допускаю, что есть его фанаты. Хотя представить их не могу. Я еду на переднем сиденье и думаю о том, что очень удачно я уезжаю дневным четырехчасовым поездом. Еще день в Питере я бы не осилил.

На перроне я, уже окончательно напряженный городом, невыспавшийся и усталый, мечтаю о том, чтобы поскорее плюхнуться в кресло и отрубиться.

— Ну, давай, брат, — говорит мне Андрей, — не забывай блокадников и все такое.

— Ага, давай, Андрюх. Веди себя хорошо. Не расстраивай маму, она волнуется за тебя.

Я оборачиваюсь к девушке и говорю ей: «Счастливо». Потом я торможу, пытаюсь назвать ее по имени, но не могу его вспомнить, поэтому просто говорю:

— Было очень приятно познакомиться, спасибо за компанию, увидимся, — и запрыгиваю в вагон.

Поезд тронулся, и вот я сижу в кресле бизнес-класса, как это тут называется, пью коньяк и смотрю телевизор. Только что я поговорил по телефону с Юлией, предлагая ей вечером поужинать, она некоторое время ссылалась на занятость и какие-то дела, чем привела меня в раздражение, затем согласилась встретиться в десять вечера в «Шатре» на Чистых прудах. Коньяк приятно клонит меня в сон, я думаю о предстоящей встрече и смотрю телевизор. По нему крутят отечественное кино «Кавказская пленница». Я не могу сказать, что меня тошнит от подобных фильмов, но поклонником их я уж точно не являюсь. Пересмотрены все они по сотне раз, разорваны на истасканные цитаты, и их юмор, этих картин, совковая эстетика и трогательность меня совсем не трогают. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что почти все мои соседи, с наушниками на голове, втыкают в телевизор и синхронно смеются в одних и тех же моментах.

Еще я понимаю, что все эти люди бизнеса (а другие не поедут в этом вагоне) — мои сверстники. Или практически мои сверстники. И все они сидят, пьют советский коньяк, почти все заказали на горячее котлету по-киевски и теперь наслаждаются магией советского кинематографа. И я ловлю себя на мысли, что если отбросить лежащие у некоторых на коленях ноутбуки, мобильные телефоны, сделать вагон чуть более обшарпанным, а людей слегка переодеть (хотя половина из них и так в серых костюмах отвратительного кроя), то невозможно будет определить текущий год. То ли 2005-й, то ли 1985-й. Все очень похоже. Об этом ли я мечтал, смотря первые американские боевики на видео? О таких ли попутчиках я думал, принимая первые доллары у иностранцев на Арбате в 1989 году? Мог ли я представить, что вся эта серая масса, ходившая тогда по улицам, вернется обратно в один прекрасный момент, причем по собственной воле? Думал ли я, что так оно все повернется? Думали ли они? Неужели ничего не изменилось? Или нет, не так. Неужели мы так ничего и не изменили?

Бедные мальчики и девочки, рожденные в 1970–1976 годах. Сколько надежд на вас возлагали! Родители, умиляясь, глядели в коляски, где мы лежали, спеленутые, как личинки бабочек, перевязанные одинаковыми голубыми или розовыми бантами (утверждены «Положением» Министерства легкой промышленности). Вот они-то, наши милые дети, спят и даже не представляют, как им повезло. Все то, чего недобрали мы, они получат с лихвой. Сытые и пьяные 70-е, где все было так рутинно и предопределенно. И тогда было совершенно ясно, что не мытьем, так катаньем мы, скрипя, влезем в будущее победившего социализма. Ибо даже такие напасти, как пожирающий все монстр военного бюджета, глупая и аморфная экономическая политика, всеобщее распиздяйство, — НИЧТО по сравнению с гигантскими ресурсами в виде нефти, угля и газа. Которые, как спасательные круги, позволят нам не только продержаться на плаву еще добрую сотню лет, но и выплыть на широкие просторы океана под названием «всеобщее благоденствие». И вот эти безмятежно сопящие дети будут первым счастливым поколением. Поколением, которое пожнет все самые лучшие плоды, взошедшие на компосте лишений, войн, голода и прочих ужасов заканчивающегося двадцатого века. Конечно, после них будут еще их дети, и дети детей, и внуки и правнуки, чья жизнь будет еще прекраснее. Сытой, благополучной и слегка западной. Как в Югославии. Нет, даже еще лучше.