Алиса Юридан - Сигнальный экземпляр [Сборник]

Как он смог это допустить?

Так и закончился очередной визит представителей. Почти так же, как и многие до этого.

За небольшим исключением.

Распрощавшись с директором Барни, учителями и ребятами, представители комитета покинули здание, и понурая шеренга мальчишек побрела по коридору. Никто из них не смел посмотреть Ронни в глаза. Перед входом в комнату отдыха директор Барни, за которым они все плелись, остановился и повернулся к ним. Все замерли. Все знали, что сейчас произойдёт. И никто из них не ошибся.

— Ронни, кажется, нам есть о чём побеседовать, — чуть задумчиво сказал директор Барни. И потом, словно бы поразмыслив, добавил: — Жду тебя в своём кабинете.

— И я приду, можешь не сомневаться, — с вызовом ответил Ронни, которому уже нечего было терять. — Приду, но только для того, чтобы размозжить тебе башку какой-нибудь статуэткой с твоего стола, чёртов ублюдок!

Все стояли в немом ужасе и восхищении. Себастьяну казалось, что время останавливается, и слова Ронни эхом отдаются в голове каждого из них. Так оно и было. И это приводило их в восхищение и давало намёк на какую-то слабую надежду. Это было волшебство. Но длилось оно недолго.

Директор Барни и бровью не повёл.

— Ну-ну, — усмехнулся он и жестом пригласил Ронни за собой.

Миг волшебства закончился. Ронни как-то обмяк, опустил плечи и поплёлся за директором Барни. Все опустили глаза в пол, не в силах смотреть ему вслед. Себастьяна трясло.

Когда он всё же поднял глаза, Ронни уже почти дошёл до лестницы, ведущей в кабинет директора Барни. Замедлив шаг, Ронни расправил плечи и обернулся. Он улыбнулся Себастьяну из конца коридора, пытаясь его подбодрить, а потом стал подниматься по лестнице. Всеобщий тяжкий вздох, сдерживаемый всеми силами, вырвался на свободу. Потом все разбрелись по своим кроватям.

Ронни не вернулся.

* * *

С уходом Ронни из сердца Себастьяна ушла и надежда. Если до этого в нём худо-бедно держался какой-то стержень, то теперь он сломался. Окружающее просто перестало существовать. Себастьян постоянно прокручивал в голове то, что произошло, ненавидел Ронни за то, что тот решил высказаться и бросил его одного, ещё больше ненавидел себя за то, что не смог помочь ему и не смог сбросить с себя оцепенение страха, но ещё больше он ненавидел директора Барни. Но ненависть эта не давала сил — она опустошала. Она была безнадёжной. Без Ронни уже ничто не имело смысла. Себастьян остался один, сломленный, бесконечно чувствующий себя предателем — он ещё не отошёл от того, что произошло с Саймоном, а про Ронни и говорить нечего.

Себастьян был не против того, чтобы умереть.

Но он не мог.

Потому что в тот день, когда Ронни поднялся по той проклятой лестнице, Себастьян обнаружил на своей постели маленькую потёртую бечёвку, которую Ронни носил, не снимая, и смятую записку — всего семь слов:

Ронни оставил их на его кровати, потому что знал, что вряд ли вернётся. Что вряд ли кто-то поддержит его. Что вряд ли что-то получится. И всё равно он поступил так, как поступил.

Маленькая потёртая бечёвка. Всё, что осталось от Ронни. Себастьян поклялся себе не снимать её до самой смерти, и он сдержал клятву.

Время тянулось медленно, наряжённые дни сменяли депрессивные ночи, Себастьяну становилось всё хуже, а директор Барни вскоре вызвал к себе очередного провинившегося. Это была первая жертва после Ронни, и Себастьян, впервые повинуясь какому-то нелепому упрямству, а не голосу разума, не вполне отдавая себе отчёт в том, что он делает, прокрался следом за несчастным почти до самого кабинета. Когда за тем закрылась дверь, Себастьян, не чувствуя ничего, кроме нездорового азарта, стал подслушивать. Он даже зачем-то засёк время.

Поначалу был слышен лишь нравоучительный, но спокойный голос директора Барни, что-то втолковывающий нерадивому ученику. Но минуты через три голос стал звучать жёстче, и Себастьян расслышал слова «дьявольское отродье». И в них было столько яда, что сомневаться не приходилось — шансов выйти из кабинета у несчастного уже не было. Больше Себастьян ничего не смог расслышать, кроме интонаций директора Барни, от которой кровь стыла в жилах.

Увлекшись подслушиванием, Себастьян забыл обо всём. А потом, словно бы интуитивно что-то почувствовав, он обернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности. На лестнице, застыв от изумления, стоял учитель физкультуры.

Учитель смотрел на Себастьяна, а Себастьян смотрел на учителя. В глазах обоих был неприкрытый ужас. Себастьян, наконец, осознал, где он находится и что делает, и спина его покрылась липким потом. Учитель, явно находящийся в шоке от неслыханной дерзости (и смелости, чего уж скрывать), приоткрывал и закрывал рот, не зная, что сказать. Себастьян воспользовался его замешательством и бесшумно, но стремительно рванул мимо него вниз по лестнице, в коридор. Он бежал, не оглядываясь, до самой комнаты отдыха. Отдышавшись, Себастьян сел на кровать и подтянул под себя ноги. Он чувствовал себя протрезвевшим. Ему это было нужно.