Наталья Богатырёва - Из породы огненных псов

В дело снова вмешался случай.

Если внимательно, шаг за шагом проследить жизнь любого человека, то окажется, что вся она состоит из совершенно неслучайных случайностей. Живут девушка с парнем в разных городах, учатся и работают всяк сам по себе, а потом сталкивает их судьба на каком-нибудь теплоходе вроде «Нахимова». Одна случаем занесённая на проклятый круиз пассажирка тонет, другой его спасает — и вот уже завязался узелок, и оказалось, что нет человека ближе, чем найденная в земном аду своя на век данная драгоценная половинка.

В каждой, буквально в каждой жизни главные переломные моменты её предопределены. Едет семья из Сибири на тот же злополучный круизник, поезд в дороге задерживается — всё-таки до Адлера полстраны колёсами простучать нужно, — и опаздывает на корабль погибели. Случай случился спасительный. А на ледующий год та же семья на том же поезде, добираясь опять-таки на отдых в тёплые края, всё же гибнет, но не в пучине, а попав в пожар, разразившийся по пути их следования на повреждённом в Башкирии нефтепроводе. Опять предопределённый кем-то случай…

Вот и в жизни Жульки, с которой невзначай пересеклась судьба Тамары Ивановны, оказалось немало случайностей, вытянувшихся впоследствии в долгую цепочку свыше запрограммированных событий. Появление в поле зрения хозяйки и собаки новых персонажей — из этого же ряда.

Оказалось, что организация, где работает сосед Тамары Ивановны по лестничной клетке Володя, находится рядом с собачьим приютом-гостиницей, куда состоятельные господа определяют своих животных на передержку — гостевание во время длительной отлучки из дома. При гостинице существует и школа дрессуры. Что уж там связывало соседа с этим заведением, Тамаре Ивановне осталось неведомо, а только он договорился, чтобы беспаспортную метиску Жульку взяли туда на обучение с пансионом. Володя устроил ещё и так, чтобы собаку обслуживали там на халявку.

Договорились, что по устоявшемуся теплу Жулька с тётей Томой отправятся в приют, благо их добродетель имеет в распоряжении большую иномарку с вместительным багажником — как раз таким, где удобно перевозить животных. Так помойный найдёныш нежданно-негадано попал в престижную школу для собак.

Я и представить не мог, насколько ты, дружок, ревнив! Ещё в детстве ты почему-то взял в свою лобастую башку, что не только ты полностью принадлежишь мне, но и я нахожусь в твоём безраздельном владении. А посему во время прогулок и поездок в автомобиле Ваше Собачество с трудом переносило присутствие посторонних лиц, за исключением моей дочери. Ты готов был скорее смириться с обществом чужой собаки или кошки, нежели с человеческой компанией, которая тебе нередко навязывалась во время приезда ко мне друзей. И если мужчин ты глухо, но смирно недолюбливал, то в присутствии дам просто-таки терял все навыки хорошего тона. Если гостья — не дай Бог! — садилась в моё любимое кресло или занимала мою табуретку на кухне, ты старался побыстрее исправить нарушенный порядок вещей. Дождавшись момента, когда я отлучался, ты всей тушей плюхался прямо на ноги самозванке. Дама, как правило, от неожиданности вскакивала, чего тебе и надо было. Ты тут же запрыгивал на освободившееся место, всем своим видом давая понять пришелице, что нечего рассиживаться на чужих местах. Ты третировал моих гостей до тех пор, пока я не выдворял тебя в дальний угол прихожей без права присутствовать на продолжении визита.

Ещё неприличнее было во время поездок в машине. Не однажды вгонял ты меня в краску перед подругами. Только-только вырулим на шоссе, только начнём галантную подорожную беседу, как на тебе! — с заднего сиденья разносится такой подпущенный тобой шептун, что глаза щипать начинает. Выйдем, проветрим салон, снова ехать — ты снова за прежнее. Бывало, что после твоих безобразий мои контакты с женщинами и вовсе прерывались.

Я, наверное, давно бы отучил тебя от подобных штучек, если бы они порой не служили мне определённую службу, естественным образом охраняя мою мужицкую независимость…

В действиях, касающихся тёти Томы и её собаки, сосед Володя руководствовался не только филантропией, но и резоном практического порядка. Связан этот резон был с его сыном, тринадцатилетним Славиком, и заключался в исполнении давней выплаканной мольбы любимого чада, привязавшегося к Жульке, как к заветному другу. Славик лет с пяти был до неприличия влюблён в животных. Он то и дело находил в лесхозе или в военном городке брошенных котят и щенят, облезлых, больных и полуживых, выхаживал и вылечивал их, собирая по всем знакомым пропитание своим поциентам. Отец с матерью этой его страсти потакать не собирались, боясь, что мальчик подцепит какую-нибудь заразу. Да и вообще «эта грязная возня» казалась им совсем не мужским и даже стыдным занятием. И они всячески пытались переключить внимание сына то на занятия музыкой, то на спорт, то на компьютерные дива. И Славик с покорностью переключался: охотно учился по классу аккордеона, выступал на школьных утренниках, гонял мяч в поселковой футбольной команде, участвовал в олимпиадах по информатике. Но в дальнем закутке подъезда по-прежнему регулярно появлялись коробки с подобранными мяуками и гавками, возле которых мальчик проводил самые сладкие свои часы. Приносить найденышей в дом строго воспрещалось: у мамы была аллергия на шерсть и непереваривание грязи и беспорядка. Уже не раз отец наказывал мальчишку, тайком вывозил на дальние помойки обитателей злосчастных коробок, даже подговаривал сверстников Славика поддразнивать его кошатником — всё без толку. Славик только лучше прятал своих мохнатых друзей да зверился на отца.