Сергей Зенкин - Листки с электронной стены

Хотелось бы, чтобы наши украинские друзья (то есть не только они, но они в первую очередь) понимали, что наше покаяние — это такой отложенный долг. Политические долги, например долг гражданского протеста или военных репараций, оплачиваются быстрее и легче, чем долги моральные, для которых еще надо выстроить новое коллективное сознание, новый консенсус в обществе. Западный мир только в наши дни кается за инквизицию и преследования евреев в средние века; Германия только через несколько десятилетий покаялась перед жертвами Холокоста; этот долг помнили, но понадобилось время, чтобы скопить моральный капитал для его отдачи.

Требовать от других покаяния, призывать к нему — не имеет смысла, поспешное и вынужденное покаяние само собой обесценится. Оно должно созреть изнутри, и не только у отдельного человека, а у всей нации. Тогда оно будет по-настоящему весомым.

Приходится ждать, терпеть, работать и думать. Желательно вместе.

В шеффилдском Сити-холле выступала старая шотландская рок-группа Runrig. Публика собралась в значительной части тоже немолодая — семьи с детьми и т. п. — но темпераментная. На самых зажигательных хитах весь партер вставал, ряд за рядом, — подражая друг другу, чтобы похлопать, подплясать, подпеть, и просто чтобы видеть сцену из-за спин стоящих впереди.

Однако все поголовно встали только в первый раз — да и то некоторые при этом смущенно оглядывались и улыбками и гримасами извинялисьза свое стадное поведение. А уже на второй-третий раз в толпе стоящих то тут, то там виднелись нонконформисты, остававшиеся сидеть, словно академик Сахаров на съезде народных депутатов. Они протестовали не против музыки, но против всеобщей мобилизации. Кое-где они даже сбивались в группы, в островки сидячей оппозиции: они тоже подражали друг другу.

Так тренируются в демократии, и слушатели рок-концерта вели себя как члены хорошего парламента. Миметический рефлекс, побуждающий присоединяться к другим, присущ человеку всюду; но в демократическом обществе есть привычка, что присоединяться к меньшинству так же естественно и почтенно, как к большинству, и люди охотно пользуются этим правом — чтобы не отвыкнуть.

Оказавшемуся в зале иностранному исследователю доставляло дополнительное удовольствие тренироваться попеременно в обеих командах, беспринципно примыкать то к одной, то к другой партии и пытаться угадать, какая из них исторически — виги, а какая — тори.

Время от времени возобновляющиеся в демократической среде дискуссии о том, «что делать с Крымом» — отдавать ли его Украине, и каким образом, — не столь отвлеченны и несвоевременны, как может показаться (дескать, кто же вам позволит это делать?). В них фактически обсуждаются базовые проблемы демократии: что такое воля народа? должна ли она подчиняться закону или стоит выше его? связан ли народ решениями, ранее принятыми им или от его имени, или может их пересмотреть?

Если отвлекаться от этих проблем, то вопрос о Крыме кажется простым: международное право требует отдать захваченную территорию, и точка. Но такое легалистское решение смущает многих демократов — и не только из иррациональных империалистических чувств (хотя их тоже нельзя сбрасывать со счетов, в нашей стране они переживаются многими), но и по принципиальной причине. Демократы понимают, что сегодня народ в большинстве своем считает Крым «нашим» (что бы это ни значило: еще вопрос, кто такие «мы»), а стало быть отдать его можно только вопреки мнению народа. Это еще могла бы сделать авторитарная власть — под внешним давлением и предварительно разорив страну дотла, чтобы некуда было деваться; наша нынешняя власть с последней задачей, может, и справится, но не такого решения хотелось бы. Законность нужно восстановить, но все-таки не такой ценой и не посредством еще одного отказа от демократии.

Итак, с точки зрения демократов возвращение Крыма не может быть делом «элиты», узкой группы политиков и юристов. Путь к нему должен лежать через народное волеизъявление, скорее всего через референдум: демократы не могут не спросить согласия у народа по такому важному вопросу. Другой вопрос, что это за референдум. По умолчанию обычно предполагается, что это будет какой-то новый референдум в Крыму, который теоретически мог бы отменить результаты прежнего. Но верный ли это подход?

Вопрос о Крыме — это вопрос о суверенных правах на территорию, и решать его может только суверенная нация. Крымский референдум 2014 года был не только очевидно неконституционным, но и несуверенным: на нем не высказывалась самостоятельная, суверенная нация. Крымской нации не существует, так же как рязанской или черниговской; и даже если верить ее волеизъявлению в 2014 году, она сама не захотела быть нацией — заявила было о своем суверенитете, чтобы сразу же от него отказаться и отдаться под чужую власть. «Крымский народ» (пишу в кавычках, не имея в виду никого из конкретных жителей Крыма) на деле послужил фиктивной нацией, политической фирмой-однодневкой, учрежденной для перекачки актива и тут же ликвидированной.