Сергей Зенкин - Листки с электронной стены

Если же без шуток, то эта новая истерика вокруг одного журнала нужна для того, чтобы вытеснять из сознания две вещи: во-первых, не думать о настоящей политике и вместо этого возмущаться каким-нибудь новым «кощунством»; во-вторых, ни в коем случае не верить в солидарность — то есть в то, что можно поддерживать чужих, может быть даже несимпатичных людей, просто потому, что они тоже люди и обладают равными с тобой правами. Поддерживать можно разве что своих, близких, а с остальными делайте, пожалуйста, что хотите.

По-ученому это называется «антипросветительская реакция». По-простому — жлобство.

Среди заявок, присланных для участия в конференции, которая состоится в понедельник в Петербурге, была одна заявка от турецкого исследователя. Тогда, полгода назад, мы ее отклонили, по чисто научным соображениям: нашлись заявки более подходящие по теме, а наши возможности приглашать иностранных участников были ограниченными. Теперь я с ужасом думаю, что произошло бы, если бы мы приняли эту заявку. Турецкого коллегу, скорее всего, не впустили бы в Россию, завернули в аэропорту, а сотрудники университета, готовившие его приезд, могли бы получить нагоняй за то, что не предвидели, с каким следующим соседом поссорится наше государство. Вроде бы и повезло, что всего этого не случилось, — но на душе скверно, хотя винить себя и не в чем.

Давно замечал: внешние впечатления — от пейзажей, интерьеров и т. д. — лучше всего фиксируются в памяти, если получены в присутствии других людей: чужой взгляд дает стереоскопию, чужое лицо и слово как бы покрывают картину лаком, делая ее запечатленной раз навсегда. Так, например, выставку или фильм всегда хорошо смотреть в компании, сообразовывая свои собственные впечатления с впечатлениями спутника.

Вот и вчера, прощаясь уже не в первый раз с Лозанной, возвращался домой в компании московских литераторов Л.Р. и Н.А., с которыми пересеклись в этом городе; и безлюдные ночные улицы, нарядно украшенные перед праздниками, врезались в память ностальгическим очарованием, хоть я и много раз видел их раньше. Спасибо моим спутникам за этот мой момент видения, которого сами они, быть может, и не заметили.

За последние дни от нескольких человек — разного возраста и положения, заведомо не знакомых друг с другом, — слышал одно и то же признание: «нет ощущения, что скоро Новый год». Я, конечно, понимаю, что у каждого на то свои причины — кого гнетут дела, кого болезни и т. д. И все же обычно люди хотя бы на время забывают это ради праздника — на то он и существует. Если в этом году иначе, значит, какая-то общая сила, осознанная или нет, тревожит и отбивает вкус у зимнего поворота времени, пусть даже праздничные увеселения и идут своим чередом. Время движется, но его движение не радует. Опять-таки понятно, что переживают и объясняют это все по-разному, но общая равнодействующая получается такой. Интересно, много ли в стране людей, которые всерьез ждут чего-то хорошего в будущем году?

Присоединяться к этому хору — маловысокохудожественно. Радоваться, может, и нечему, зато это повод не преувеличивать свои собственные проблемы. Которые тоже, конечно, есть.

Ситуация привычная; между прочим, о ней дважды сказано в песнях Окуджавы — по-разному в ранней и в поздней. Первый раз:

и второй раз:

Мне всегда больше нравилась вторая формулировка.

На прошлой неделе, проезжая станцию Домодедово, увидел на каком-то строении большую вывеску: «ПРИЕМ ЛОМА».

Сразу вспомнился стишок, из которого обычно цитируют только первую строку:

С тех пор думаю о нечаянном интертекстуальном смысле этой вывески.

То ли родительный падеж в ней субъективный и у лома объявился собственный прием — то есть ему мало своей натуральной убойной силы, он еще и какие-то финты выделывает.

То ли, наоборот, родительный падеж все-таки объективный и лом здесь принимают и складируют; а при необходимости, пожалуй, можно и самому им разжиться, то есть, как сказано у безымянного стихотворца, завести себе прием против лома — альтернативный лом, противолом.