Сергей Зенкин - Листки с электронной стены

В одном из телеинтервью Брессон признается, что его «восхитил» какой-то из фильмов о Джеймсе Бонде (еще бы! его должны были воодушевлять технические гаджеты мистера Кью, да и вообще вся механическая расчисленность классической бондианы), а также что он одно время собирался делать фильм «по первым главам Книги бытия». Это последнее сообщение особенно поразительно. Нет, наверное, имелась в виду какая-нибудь осовремененная версия истории Адама и Евы — но ведь с него сталось бы и сотворение мира снять, тоже через всякие минималистские и механические метонимии. Сотворить мир по-своему — это было вполне в его духе.

В Великобритании, что и естественно для страны-победительницы, да еще и бывшей колониальной державы, всюду встречаешь памятники военной славы. Особенность их в том, что в большинстве это памятники полковые . Общенациональные, государственные памятники, как на Трафальгарской площади в Лондоне, составляют скорее исключение. Скажем, в Эдинбурге на центральной улице стоит маленький скромный общевоинский мемориал (символический белый саркофаг с надписью «Их имя будет жить вечно»), зато прямо напротив, в соборе St.Gilles, целая стена завешана мемориальными досками — воинам такого-то полка… такого-то батальона… павшим на Первой мировой… в Южной Африке… в Индии… Понятно, что они сооружались не властями, а по подписке, видимо инициированной ветеранами той или иной части. В Шеффилде тоже есть воинский монумент в одном из парков: довольно внушительный обелиск, на вершине крылатая Виктория, у основания реалистические скульптуры (моделями служили студенты местного художественного колледжа) — солдат с винтовкой и офицер с револьвером; памятник посвящен участникам двух мировых войн (поставлен после первой, в 1922 году), рядом еще отдельная мемориальная доска в честь павших на бурской войне — и сопроводительная табличка трогательно объясняет нынешним невеждам, кто такие были буры… Так вот, это памятник не всем вообще британским воинам, а специально солдатам и офицерам Йоркширско-Ланкаширского полка. Указаны и точные цифры его потерь — около 9000 убитых в первую мировую войну (то есть полк был практически истреблен, из первоначального состава выжили, должно быть, единицы), более тысячи во вторую. На некоторых памятниках можно видеть и точные списки погибших — не местных уроженцев (даже если они и были земляками), а именно однополчан.

Нам, пожалуй, есть чему поучиться у этой традиции. Она помогает понять, что героическая память о войне — о войне как подвиге, а не просто бедствии — это память дружинная. Даже если война была всенародной, отечественной, мировой, справедливой или не очень, для ее прямых участников память о ней связана не с отечеством вообще, не с Родиной-матерью (пора бы перестать обольщаться этой фальшивой пропагандистской фигурой — патриотической пародией на христианскую богоматерь), а с тесным коллективом соратников по отряду или полку. Война, видимо, отрывает бойцов от родной земли, создает из них особое, экстерриториальное сообщество; и даже если новобранцы происходили из одних мест, в воинской памяти все равно останется Йоркширско-Ланкаширский полк, а не сами графства Йоркшир и Ланкашир и даже не Британия как таковая. Наши советские ветераны чутко ощутили это, когда стали 9 мая собираться не у какого-нибудь государственно-патриотического монумента, а в нейтральном месте у Большого театра и искать там своих однополчан — тех, с кем они могли бы когда-то топать по одной дороге, есть из одного котла, укрываться от одного обстрела.

Общенародная память о войне тоже бывает — правда, не о всякой и не навек, рано или поздно приходится расставлять таблички, поясняющие, с кем «мы» тогда воевали и, главное, почему; но это память не о героизме, а об утратах и страданиях, память о катастрофе. Было бы мудро отличать одну от другой.

А вот еще пример британской памяти о войне — не геройско-полковой, а индивидуальной и народной. Пожилая англичанка, жена моего коллеги, рассказывала, как маленькой девочкой переживала бомбежки Лондона. Вместе с матерью они укрывались в ненадежном убежище (защитило бы от осколков, но не от прямого попадания), и, когда поблизости начинали рваться бомбы, мать считала их вслух: «один, два, три, четыре, пять». Говорили, что немецкие самолеты сбрасывают бомбы пачками по пять штук, и если все пять разорвались, значит на этот раз пронесло.