Сергей Шустов - Бах

Во всех биографиях, жизнеописаниях великих художников парность играет стержневую роль интриги: совершенно невозможно написать увлекательно о человеке, какой бы ни был он одаренный и расталантливый, если около него не толчется, не топчется, не донимает кознями его антипод. Или — хотя бы друг. Но в чем-то отличный от главного героя. Как, например, Штольц от Обломова. Как Сальери от Моцарта. Это — эффект оправы. Или тени. Или — контраста.

Самый интересный, удивительный и, порой, беспощадный антипод Гения живет у него внутри. Психологи иногда называют это явление раздвоением личности; но это — крайний случай. Полюсность Человека видна невооруженным глазом во всем. Хотя бы классическое противопоставление, борьба и, одновременно, невозможность существования друг без друга души и тела. Бренное бытие и загробная жизнь. Земная юдоль и врата рая. Все контрасты мира гнездятся внутри человека. Он сам — вместилище всех мыслимых полюсов. Поэтому биографии мизантропов можно писать и такими красками: в бурях внутренних страстей, не видимых свидетелям, в раздираемых противоречиями собственных переживаний. И — тогда не нужен соперник. Не нужна противопоставляемая Личность.

Удивительно, но у Баха мы не находим ни того, ни другого варианта жизненных коллизий. «Полюсного» соперника нам так и не удалось обнаружить. Противоречий в его натуре биографы не описали. Даже наоборот: все, как один, подчеркивают его самодостаточность, жизнелюбие, цельность характера и мудрый взгляд на мир. Как же про такого человека можно написать захватывающую дух биографию?

И тогда появляется спасительное для фабулы повествования открытие: Бах-обыватель находился в противоречии с Бахом-художником! Все его земные неурядицы и неудачи совершенно не касались того, что творилось у него на композиторской «кухне». Но так ли это? Нет, не так! Смею утверждать, что не вижу противоречий в «стиле» земной жизни Баха и его небесных творениях. Он прошел свой путь достойно, достойно так, как, может быть, ни один другой человек-Творец: он знал, что вся его музыка, создаваемая на земле, уйдет с ним вместе на небеса. В его понимании это была единая дорога!

Когда Иоганн Маттесон готовил свой капитальный труд, посвященный великим музыкантам современности (труд носил весьма интригующее название — «Триумф»), он попросил Генделя и Баха (независимо друг от друга, разумеется) написать «о себе». Набросать, как бы сказали сейчас, хотя бы свои краткие резюме.

Ни тот, ни другой не дали ни строчки. Гендель оправдывался в письмах Маттесону, ведь тот был его другом. Еще другом юности. Ссылался на занятость, на обилие обязанностей и забот. На плохую почту. Вот цитата из одного письма Генделя: «касательно второго пункта (автобиографии — С.Ш.): Вы сами можете рассудить, что для этого нужно много свободного времени; им-то я сейчас и не располагаю, так как должен выполнять свои тягостные обязанности…»

Относительно тягостных обязанностей мы еще поговорим.

Почему не откликнулся Бах? Причин мы не знаем. Нам остается только гадать.

Бах был скромен и не считал себя великим. Это — первое возможное объяснение.

Бах был также занят, как и Гендель, и ему просто было некогда тратить время на составление автобиографии. Это — второй ответ.

Бах рассуждал, что его задача — писать музыку. А оценку себя (как композитора, как исполнителя, как музыканта) он поручает времени. Время все расставит по своим местам. Это — третий возможный вариант.

Бах не доверял Маттесону, полагая, что тот, используя полученную информацию, что-нибудь да исказит или подаст в невыгодном (для Баха) свете. Это — четвертое.

Давайте сравним эту ситуацию с подобной в наши дни. Предположим, что Вас попросили написать о себе для достойной энциклопедии. Или справочника. Скажем, типа «Кто есть кто». Большая честь! Прекрасный повод для собственного «PR»! Откажетесь ли Вы? И что напишете в оправдание своему отказу, если откажетесь?

…А Бах, кстати, очень ценил Маттесона и знал, что из под его пера, пера музыкального критика и теоретика выходят всегда толковые вещи! Поэтому сразу же отметаем четвертый вариант. Вернемся, однако, в наши дни. Ну так что же? Вряд ли кто откажется сейчас от столь лестного предложения. И, что важно, будет писать сам (не надеясь на редакторов Маттесонов): солидно, обстоятельно, с указанием всех заслуг — и исходя из положения о том, что «сократить-то похвальбу всегда сократят (если захотят), а вот добавить-то уж никто не добавит (так как уж точно не захочет!)».