Сергей Шустов - Бах

Вот и получается, что идеал, невообразимое счастье — есть приятное, органическое соединение знательности и чувственности. Без перекосов. Без фанатизма. Когда в душе человека мирно живут самые «подноготные» факты и мельчайшие проверенные историей детали (хоть биографии кумира, хоть историографии аудиозаписей его творений, хоть чего иного, порой самого мельчайше-микроскопического) — и чистейшей воды эмоции и чувства. Не только мирно живут. Сосуществуют. Но — питают друг друга. Поддерживают. В трудную минуту даже, если такая приспичит быть. Как это содружество назвать? Опыт? Мудрость? Кооперация? Что это? Хорошо ли от такого симбиоза человеку — носителю? Не страдает ли он при этом раздвоением личности?

И вот, опять возвращаясь к теме Баха, пример. Те же кантаты. Должен знать и понимать старонемецкие их тексты профессионал, вознамерившийся донести кантатный смысл группе любителей, собравшихся на его концерт?

………

«…Единственная стоящая музыка — та, которая меня волнует, а вот почему она меня волнует, хрен ее знает; волнует, и все!»

(Лоренсо Сильва. «Синдром большевика»)

День без Баха очень тяжел. Можно ошибиться и думать, что душа просит чего-то другого. Если не вспомнишь вовремя о Бахе. Порой он не напоминает о себе настойчиво. Нужно самому делать усилия.

Так бывало со мной; в минуты разлада со всем миром я забывал, что есть такое лекарство. Но сегодня я знаю, что мне нужно. Что может спасти меня. Необходимо лишь суметь пересилить вязкую дремоту и леность, обмануть свои обиженные чувства, отвлечься от этой повседневной чепухи — и заставить флейты и гобои Бранденбургского концерта зазвучать в голове.

Автобус трясется в ночь. Мне опять не спится. Звезды мерцают в вышине. Я мечтаю, что, может быть, когда-нибудь я научусь пользоваться этим лекарством где угодно. Ведь любимая музыка должна быть у человека всегда с собой. Невзирая на наличие при нем технических приспособлений в виде аудиокассет и магнитофонов с плеерами. Наверное, смешно со стороны слышать эти нелепые рассуждения, но я и не хочу навязывать свое открытие. Мало того, я тешу свое самолюбие, что это мое и только мое индивидуальное лекарство. Сердечник носит в грудном кармане склянку с валидолом. Я ношу свое лекарство еще ближе к сердцу. И тоже не могу без него.

Сколько раз в тяжелые минуты моей жизни Бах спасал меня? Да, это было! Но, самое главное, закавыка скрывалась всегда во мне самом: ведь мне нужно было приложить усилия, чтобы достать лекарство! Я должен был вспомнить о нем. Знать о нем. В конце концов, верить в него! В силу его, в способность дать мне исцеление. То есть — Бах не приходил сам без моего ведома. Он ждал, тактично ждал моего решения. И — за это я также был благодарен ему.

Просто — не забывать. Что он есть. Что он уже найден тобой и способен тебя спасти. Но для спасения своего ты сам должен сделать усилия и проявить волю.

Вот еще пример того, как мы все в мире стремимся и любим сравнивать. Почему именно Генделя сравнивают с Бахом, и наоборот? Легко, казалось бы, ответить на такой вопрос: ведь они были современниками и творили в весьма сходном стиле, который многие исследователи относят к одной эпохе искусства — позднему барокко (с чем многие другие, впрочем, не соглашаются или соглашаются с известными оговорками). Как сказали бы математики, они являются сопоставимыми величинами. Равновеликими. Так вот — пример; известный русский пианист А.Г.Рубинштейн: «Для меня Бах несравненно выше (Генделя), потому что он серьезнее, задушевнее, глубже, изобретательнее, несоизмеримее…». Как, однако, измерить серьезность? Чем отсчитывать задушевность? Какими единицами выражать глубину и изобретательность?

И это все — не праздные вопросы. Мы; по крайней мере, большинство людей, интуитивно чувствуем, что уважаемый маэстро Рубинштейн прав, и в его словах слышится отзвук божественной истины. Мы догадываемся каким-то чутьем, что это — правда. Но объяснить — не можем… Не можем и доказать. И это — тоже правда!

Единственным мерилом этой правды может служить только музыка. Музыка творений самих обсуждаемых величин — Генделя и Баха. Человек, не слышавший ее, не имеет права на суждения. Судить возможно исключительно в том случае, когда сделано полное погружение в воды морей — генделевского моря и баховского моря. Тогда и только тогда возможны сравнения. Где теплее, где — прохладнее. Где течения быстры, а где — плавны и неторопливы. Где больше бурлит очевидная, открытая жизнь. А где она спрятана от посторонних глаз и потому — менее афишна.