Сергей Шустов - Бах

Бесконечность мелодии, или, шире, музыкальной линии. Римский-Корсаков, кажется, одним из первых обратил внимание на эту особенность музыки Баха. У нее, баховской музыки, практически нет пауз. Она вся длится и длится, плавно переливаясь из одной темы в другую, так, что порой для слушателя эти переходы остаются совершенно незамеченными. Ее можно назвать «плотной». Она, музыка, словно вся спрессована, и в то же время остается фантастически воздушной. Она — как вода, плавно-текучая, но в то же время способная в любой момент дробиться на отдельные капли, сохраняющие, впрочем, все свойства ручьевого потока. У Генделя, вечного альтер-эго Баха, я, например, все время отчетливо различаю паузы-вздохи, когда линия рвется, останавливается, делает перерыв. Таких «всхлипов» лишен Бах. И в Прелюдии ми бемоль мажор это явление четко представлено!

Мажорно-минорный микст. В тональном отношении у Баха есть свои приемы. Один из них — резкий переход из мажора в минор и обратно. Но переход этот удивительно чудесно и добротно «сделан». Его даже невозможно предугадать, а воздействие от него от этого еще сильнее. Часто даже трудно определить, в мажоре или все-таки в миноре звучит музыка? Вот и эта Прелюдия, обозначенная как ми бемоль мажор, может восприниматься как минорная. В 9 и 10 тактах Бах настолько искусно применяет прием смешения тональностей, что заставляет (для меня лично) физиологически сладко и одновременно щемяще-печально сжиматься сердце.

В такой малости Бах умеет показать великое. Мастеру всегда удается во-первых, сжато, концентрировано применить весь свой арсенал тонких приемов. Которые, будучи воплощенными технически, заставят слушателя в очень сжатый кусочек времени получить колоссальное удовольствие и пережить совершенно разноплановые, богатые по оттенкам эмоции. Во-вторых, применяя порой удивительные, неожиданные и изощренные приемы (чего стоит, например, совершенно джазовый аккорд в 40-м такте и «висящая» вслед за ним фермата!), Мастер вовремя останавливает себя — и не дает соблазну «растекаться» далее, чем нужно. Это — удивительно чувство меры Баха!

Неожиданность поворотов музыкальной темы. Если отвлечься от сердечного «вслушивания» и просто следить разумом за баховским «ручьем», то неизбежно следует придти к выводу, что предсказать его течение невозможно. Это особая радость Баха, радость его музыки, тонко ценимая чуткими музыкантами и слушателями: Бах всегда новый, непредсказуемый, слышимый и чувствуемый каждый раз словно «заново». Он не способен «затираться». Замыливаться. Ради «красивости» темы он не будет следовать общепринятым вкусам. Скорее, он сделает все-равно по своему, оригинально, неожиданно, свежо. Неповторимо.

Еще одна особенность музыки Баха, всюду отмечаемая знатоками — отсутствие нарочитого драматизма. Он, драматизм, скрыт, он глубоко сидит внутри музыки — и его следует услышать, если будет желание слушателя. Бах не настаивает на драматизме, не бьет в литавры, не перескакивает из фортиссимо в пиано и обратно, не бросается в бравурные пассажи и сложные хитросплетения музыкальной ткани. Он внешне спокоен. Даже порой невозмутим. Мы нигде не замечаем, что он пребывает в состоянии аффекта, возбужден и разгорячен. Всё — естественно и строго. Но, он верит, — нужный эффект будет! И мы вдруг ощущаем это глубинное сильное воздействие на нас мощно и зримо!

В этом плане — многие его произведения напоминают мне человека, внешне абсолютно спокойного, «лицевой» вид которого никак не выдает в нем бушующие внутри чувства — может быть, порой даже очень сильные, горячие, тревожные. Их — необходимо искусство увидеть и прочувствовать. И тогда тем более становится удивительным и ярким открытие этого неожиданного несоответствия сдержанной и строгой формы и глубокого «сочного» содержания.

Самому музыкальному человеку всех времен и народов (иногда можно видеть и такой титул, присвоенный Баху!) посвящено, как ни странно, весьма немного фильмов. Как документальных, так и художественных. Последних, кстати, вообще очень немного. Этому есть, конечно же, объяснения. Самое очевидное объяснение этой ситуации — то, что мы не имеем на руках достоверных материалов его биографии. Остается только надеяться на вымысел. То есть, вновь мы сталкиваемся с выбором: либо фантазировать и уклоняться в поэтическо-романтическую сторону живописания Гения. Либо следовать немногочисленным документально установленным фактам его биографии и делать сухую, серьезную постановку. Но ведь жанр кино (и, особенно, художественного кино) требует увлекательности, занимательности, интриги, страстей, столкновения линий сюжета и прочее в том же духе. Иначе — кто же пойдет всю эту тягомотину и скукоту смотреть? Вот и получается, что из небогатой событиями и внешне абсолютно спокойной линии жизни Иоганна Себастьяна добротной, сделанной по проверенным законам кинематографического жанра картины никак не смастеришь! Тут — либо выдумывай, следуй историческим (пусть и неправдоподобным!) анекдотам и слухам, либо — снимай для избранных. Тех, кто пойдет специально и поймет академическую, лишенную догадок и недомолвок задумку автора.