Геннадий Марченко - Выживший

- Гражданин Сорокин, ну-ка немедленно прекратите! Не положено!

Я, не вставая с поперечного шпагата, поинтересовался:

- А если не прекращу?

- Шутки шутить удумали? Тут с такими шутниками разговор короткий!..

- Ладно, босс, не кипятись.

Я встал на ноги и затянул:

- Черный во-о-рон, что ж ты въе-е-есся...

- Не положено!

- Тьфу ты! Что ж у вас тут можно-то?

- Сидеть и стоять. И молчать.

- Ну нормально! Мало того, что засунули в холодный пенал, ещё и делать ничего нельзя. Я, может быть, физкультурой согреваюсь. У вас тут температура как в погребе, дали бы, что ли, шинель какую.

- Так, гражданин Сорокин, ещё одно слово - и останетесь без ужина.

- Без ужина вы меня не можете оставить, это нарушает международную конвенцию.

- Чиво? - протянул вертухай. - Какую ещё конвенцию?

- Международную, принятую генеральной ассамблеей ООН.

Похоже, у надзирателя процесс переваривания моих фраз закончился полным несварением. Тем более откуда ему, бедолаге, знать, что никакой Организации Объединенных Наций в природе ещё не существовало. С прощальным: 'Ты у меня договоришься, Сорокин!' он вернул задвижку на место, и с той стороны двери послышались его удаляющиеся шаги. Ужина, впрочем, не лишил. Хорошо хоть пайку не урезали. При этом посуду после еды я должен был возвращать через окошко коридорному, которого сопровождал надзиратель - на приём пищи мне выделили буквально пять минут.

На второй день я принялся мерять свою узкую камеру шагами от двери к дальней стенке, к маленькому окошку. Семь шагов туда, семь обратно, семь туда, семь обратно... И ведь окошко хрен приоткроешь, нет тут такой опции - в смысле, форточки. Потом разглядел, что в камере я не один. Слева от оконца свою паутину связал махонький паучок, который притаился как раз на краю своего смертельного для мух кружева.

- Тебя-то сюда за что? За вредительство или шпионаж, как меня?

Паучок по-прежнему неподвижно взирал на меня сверху. Может, околел? Я подпрыгнул и кончикам пальцев чуть коснулся паутины. Мой молчаливый сокамерник встрепенулся, оббежал паутину по кругу и снова притаился в том же самом месте.

- Чем же ты там питаешься? Тут ведь даже окно не открывается, мухи как сюда залетают? Молчишь? Ну молчи, молчи... Следователь тебя заставит говорить. Попадешь к какому-нибудь Шляхману - он из тебя всю душу вынет. А если ещё и Фриновский подключится... О-о, брат, тогда я тебе не завидую. Будешь потом кровью харкать. Что молчишь? Тебя хоть как звать-то? Имя, погоняло есть? Ладно, сам придумаю... Будешь Бармалей. Не спрашивай, почему.

Прошёл ещё несколько раз от окна к двери и обратно. Тут и обед подали. Всё схомячил, вернул посуду разносящему, и снова принялся мерять карцер шагами. Только не сидеть молча, иначе депрессия захлестнет с головой. Вон лучше ещё с Бармалеем пообщаться.

- Ты-то, дурень, небось и не понимаешь, что сидишь в карцере. Много ли тебе надо - угол с паутиной да свежая муха. А нам, людям, нужно общение, иначе мы можем крышей двинуться. А вот чтобы не двинуться - я разговариваю с тобой. Ладно, можешь не отвечать, главное, что слушаешь. Знаешь, кто я такой на самом деле? Не поверишь - хронопутешественник! Я, может быть, твоих прапраправнуков видел. Представляешь, какая жизнь будет через восемьдесят лет? Техника, конечно, шагнет далеко вперед, а вот люди останутся такими же - мелкими и злобными существами в своей массе. Ну, за редким исключением, типа меня, комбрига или артиллерийского инженера. Или тех ребят, с кем я воевал плечом к плечу, и на которых мог положиться, как на самого себя.

Ещё несколько ходок от двери к окну.

- Не понять тебе, Бармалей, какой это кайф - прыжки с парашютом. Я вот ещё собирался вингом заняться, уже себе вингсьют присмотрел - костюм-крыло, да не успел - в прошлое забросило. А ты вот сидишь там, и нет у тебя иных забот, кроме как из мухи все соки выжать. Скучное ты существо, Бармалей.

В этот момент послышалось жужжание. Ого, каким-то чудом в карцер залетела муха. Я устроил за ней настоящую охоту, но все-таки поймал живьем и в прыжке приклеил к паутине. Двукрылое насекомое тут же отчаянно затрепыхалось, пытаясь освободиться, а Бармалей шустро посеменил знакомиться с новой соседкой. Как кусал - я не разглядел, но вскоре муха затихла, а паучок вернулся на прежнее место. Видно, решил подождать, пока жертва испустит дух окончательно, а может, ещё по какой причине. Но через час Бармалей приступил к трапезе, занявшись высасыванием из насекомого соков. А мне запоздало муху стало жаль. Но соседа по карцеру тоже было жалко, в общем, уговорил я себя, что поступил правильно.