Захария Станку - Как я любил тебя

— Теперь Урпата раздевают догола, а потом наденут на него новую рубаху, широкую и длинную, до пят.

— А после этого?

— После этого ходжа запоет себе под нос молитвы, а когда кончит, протянет ему кинжал.

— И тогда?

— Сделает обрезание.

— Бритвой?

— Нет. Щепкой тростника.

— И это действительно больно?

— Больно. Ужас как больно.

Через некоторое время мы услышали, как ходжа запел. Его молитва походила на тихую, заунывную, протяжную песню, от которой клонило в сон. Татары, молодые и старые, — и те, кому удалось пройти внутрь, и те, что теснились у окон и дверей, — подтягивали. Понемногу пение перешло в бормотание, а потом и вовсе смолкло. Староста вышел из дому вместе с ходжой и остальными гостями. Все расселись на циновках. Рядом со старостой уселся ходжа, а возле ходжи — те приглашенные, что с самого раннего утра понаехали в Сорг из других сел.

Кевил разложил над огнем шампуры с жирным мясом и поручил их заботам Жемала. Расстелил между рядами гостей длинные холщовые салфетки. После этого вынул из печи хлебцы и высыпал горячими на салфетки. Воздух наполнился ароматом поджаристого печеного хлеба. У татар, в чалмах и фесках восседавших на циновках, затрепетали ноздри. Староста нетерпеливо хлопнул в ладоши. Кевил попросил его чуточку подождать. К этому времени огонь около горшков окончательно сник. Пропал и дым. Слышалось лишь шипенье жирного мяса, охваченного жгучим жаром. Круглые капли жира скатывались в раскаленные уголья. Скоро соблазнительный дух жареного мяса перебил запах печеного хлеба. Кевил подозвал меня. Заодно подозвал и Омира.

— Ступайте вдвоем, принесите корзину с рыбой.

Я спросил:

— А где ее поставить?

— Поставьте возле хозяина.

Мы с Омиром принесли корзину. Староста пододвинул ее ходже. Ходжа Ойгун выбрал себе несколько жирных рыбин и передвинул корзину дальше. Так корзина переходила из рук в руки, пока не обошла весь стол. Когда она снова очутилась перед Селимом Решитом, в ней почти ничего не осталось. Хозяин тоже взял себе несколько рыбин. Потом приказал мне:

— Отнеси, что осталось, детям.

На циновках, что лежали в пыли на солнцепеке, сидели дети — дружки Урпата по играм, его двоюродные братья из Сорга и других татарских сел. Они набросились на корзину, и в начавшейся давке каждый ухватил, что сумел. Многим не досталось ничего. Им пришлось довольствоваться запахом.

Татары ели рыбу безо всего. Лишь немногие прикасались к хлебу. Ели со смаком, неторопливо выбирая кости и укладывая их перед собой.

С рыбой было покончено. Гости облизали и обсосали пальцы. Повар Кевил снова подозвал нас:

— Теперь, ребятки, настала очередь риса. Пора разносить почтенным гостям миски. Смотрите не держите за края — обожжетесь.

Большой деревянной поварешкой он с верхом наполнил каждую миску. Мы брали по две горячие миски и относили гостям. Как мы ни остерегались, пальцы то и дело окунались в горячий рис, откуда торчали большие куски бараньего мяса, настолько разварившегося, что оно должно было таять во рту. Мы обносили гостей по очереди, начиная с ходжи, старосты и самых старых татар и кончая ребятишками. Кевил велел раздать гостям и ложки. Кое-где перед гостями было положено и по ножу, но ни к ложкам, ни к ножам никто не притронулся. Гости все как один обходились собственными пальцами. На дворе появились пятеро турок, они вскинули к губам свои старые латунные трубы и начали наигрывать что-то невообразимо дикое. Татары насторожились, пригладили бороды.

— Музыканты!.. Музыканты пришли!..

Селим Решит подал знак замолчать. Турки умолкли. Они были в лохмотьях, грязные и обросшие. От пыли одежда их побелела. Дорога по жаре разморила их, пот катился с них градом.

Хозяин поднялся, подошел к ним и начал бранить. Турки мямлили что-то в ответ. Я спросил Жемала, что произошло.

— Турки пришли с опозданием, вот Селим Решит и ругается, грозится к концу праздника наказать.

— А как он может их наказать?

— Я и сам не знаю. Там посмотрим.

Староста вернулся к столу и снова уселся на циновку рядом с ходжой. Турки униженно заулыбались и снова поднесли свои дудки к губам. Принялись дуть. Кошмарный шум возобновился. Татары покачали головами, погладили бороды и вновь принялись за еду. Брали пальцами из мисок горячий рис, пропитанный жиром, сминали его в ладони, подносили ко рту и, перед тем как проглотить, неторопливо и долго жевали.

Съев рис, приступили к мясу. Сгрызли и проглотили все без остатка. Мы еще и еще раз наполняли их миски. Некоторые, как и при расправе с рыбой, приложились к хлебцам, но большинство ограничились их запахом.