Захария Станку - Как я любил тебя

— Маричику мою не видели?

— Да вон она, возле печки.

Он берет невесту за руку, увлекает к двери, что ведет в приготовленную для них комнату.

— Маричика…

Он пожирает ее глазами. Так бы, кажется, ее и съел, не будь он по горло сыт голубцами и жирной жареной бараниной с рисом.

— Как хочешь…

Девушка дрожит осиновым листком и повторяет, будто не знает никаких других слов:

— Как хочешь… Как захочешь, Стэнике…

Кривой Веве дышит мне прямо в ухо:

— Смотри!.. Смотри!..

Кривой Веве и я смотрим во все глаза. Слушаем во все уши. Мы пролезаем вперед, запутываемся в женских юбках. Бабы отпихивают нас, норовят наподдать коленкой.

— Куда лезешь, черт лохматый? Юбку порвешь!

— Не порву, тетенька!

Чего хочется увидеть Кривому Веве, я не знаю, а мне хочется в глаза невестины заглянуть. Что в них? Страх? Радость? Смотрю ей в лицо и вижу: ресницы у нее опущены, глаза в землю смотрят. Будто таит она что-то, показать не хочет. Будто страшится того, что ее ожидает. Она и растеряна, и напугана, и упирается, будто телка, которую ведут к мяснику.

Моя сестра Евангелина, красная, как свекла, топчется возле невесты. Топчутся вокруг невесты и дочери Данчиу, и самая старшая из сопливых девчонок нене Иордаке. Все они из кожи вон лезут — подбадривают невесту:

— Ну, Маричика…

— Иди, Маричика…

— Не бойся, Маричика…

Маричика идет тихо-тихо. Нене Стэнике ее торопит. Ее словно ноги не держат. Только что в обморок не падает.

— Как хочешь… Как хочешь, Стэнике…

Моя сестра распахивает перед ними дверь в горницу с высокой нарядной постелью. Старшая из сопливых девчонок нене Иордаке подталкивает невесту в спину.

— Иди, иди, не будь дурочкой…

Щелк! — нене Стэнике закрыл дверь на задвижку. Рябой цыган-музыкант перебирает струны кобзы и толстыми пухлыми губами напевает озорную песенку:

Свекровь вместе со старухами, что месили тесто, пекли хлеб, жарили и парили, стоит на страже у закрытой двери. Около вдовы Петры сбились в кучку и другие бабы. Чуть поодаль такой же плотной кучкой стоят девки. Все до одной слышали, как нене Стэнике щелкнул задвижкой. Все до одной слышали, как жених с невестой, которых завтра после полудня обвенчают, улеглись в постель. Сейчас… Сейчас… Все вытягивают шеи. Тянут, тянут. И как только не боятся так и остаться навеки с вытянутой шеей? Слушают. Насторожились, будто зайцы, заслышавшие издалека лай гончих.

— Слыхать чего? А?

— Не… Не слыхать. Будто померли.

— Скажешь тоже, померли. Ты ухом, ухом прислонись.

Какая-то шустрая бабенка, отстранив старуху, сама прикладывает ухо к двери.

— Слыхать?

— Не слыхать!

Моя сестра Евангелина жалеет невесту:

— Бедная Маричика!..

Старшая из сопливых девчонок нене Иордаке сердится:

— Почему это она бедная? Ей приятно.

— А ты откуда знаешь? Ты что, пробовала?

— Не пробовала. А думаю, что приятно.

Кругленькая Звыка говорит примирительно:

— Чего спорите, несмышленыши? Поначалу совсем неприятно. Ох, неприятно. А потом…

— А что? Что потом — расскажи.

— В свой час сама все узнаешь — и чего ждешь, и чего не ждешь.

Моя мать держится ото всех в стороне. Хлопочет себе по хозяйству. Есть она, почитай, и вовсе не ела. Поклевала, как птичка. Вином только губы смочила.

Нета ругает Тулпиницу Бобок, посаженую мать невесты:

— И где ты голову потеряла? Рубашку-то! Неси рубашку!

Она колотит в дверь кулаком и кричит:

— Погоди, деверь! Стэнике, не торопись! Сейчас невесте рубашку принесут.

— Ну вот, вот она, рубашка, — говорит Тулпиница Бобок.

Лицо посаженой матери раскраснелось. В руках у нее рубашка для невесты. А рубашка-то, рубашка! Шелковая! На свет светится. А тонкая — языком тронь, порвется!

Хлопотунья Нета опять стучит в дверь:

— Маричика, рубашку надень! Открой! На вот, возьми!

Опять щелкает задвижка. В щель просовывается худенькая рука и берет рубашку.

— Надень, надень, Маричика. Все должно быть на свадьбе по обычаю. Не надо свадьбу портить.

Щербатый цыган уже не мурлычет, а распевает свою песню во все горло. Остальные музыканты подтягивают рябому.

Черт меня сглазил! Заприметила меня Тулпиница Бобок да как схватит за ухо. Да как крутанет — света белого я невзвидел.

— А тебе чего здесь надо? А ну пошел отсюда!

И Кривой Веве получил хорошую затрещину. Обоих нас вытолкали в шею, выпроводили вон. Мы топчемся на крылечке. Потом подобрались под окошко, интересно же знать, что там делается, чего хлопочет дородная и басовитая жена нене Михалаке?