Захария Станку - Как я любил тебя

— Закусить-то есть чем, хозяюшка?

— Нета, ты что, голодом нас заморить вздумала?

— Просим за стол!..

— Ну, давно бы так!

Мужики рассаживаются по лавкам. Жены с ними рядышком. Засуетились старухи, что стряпали и кухарили. Вносят ковриги хлеба. Поостыл-то хлебушек. И не пышен. И подгорел вроде с правого бока. Но все помалкивают.

— Голубцы! Кто хочет голубцов?

— Капуста со шкварками… Кому капусты и шкварок положить?

— Мне голубцов. Давненько не едал.

— А мне капусты. И шкварок, шкварок побольше.

— А в ней перец есть?

— Как же без перца? Капуста без перца мороженой луковицы не стоит.

Мужики зачерпывают из глиняных мисок пятерней. И жены их из глиняных плошек пятерней зачерпывают. Хлеб хоть и не горяч, да вкусен. Корочка на нем поджаристая, яйцом подмазанная. Я притулился возле отца. Ем из его миски. Музыканты возле двери стоят. Там их место. Там они и стоят.

Парни, которые, как водится у нас в Омиде, пришли на свадьбу без приглашения и толкутся в сенях, проголодались так, что в животах урчит.

— Что-то не жалуешь ты нас, красавица, совсем не жалуешь, — укоряет Нету Авендря.

— Потерпи, милок, скоро и вас накормим.

Старухи достают с полки деревянные блюда. Выскребывают корчаги. Вываливают все, что осталось. Выносят ковриги хлеба.

— Кушайте, милые.

— Веселитесь, дорогие.

— Пошли вам бог невесту, как у Стэнике, и с понятием, и с приданым.

— Ха-ха-ха! — не удержавшись, хохочет ей прямо в лицо долговязый парень. Вдова Петра ему улыбается. На то и свадьба, чтобы посмеяться, пошутить да повеселиться.

— Ешьте, милые. Ешьте, дорогие.

Нета подходит к свекрови.

— Да не уговаривайте вы их! Не уговаривайте! Они и так за четверых едят. Аж за ушами трещит. Лучше поднесите им винца, пусть горло промочат.

— Поднеси, поднеси, Нета, голубушка. Есть у нас винцо. На всех, голубушка, хватит. Всем пусть будет весело на свадьбе моего Стэнике. Последнего сына женю, нет у меня больше детей, чтобы свадьбу играть. Поживи мой муженек подольше, были бы у меня и еще детки. А без мужа откуда ж им взяться?

Гэрган хмыкает:

— Захотела б — нашла бы, откуда. Стоит бабе захотеть, помощник на такую работу всегда сыщется. Для мужика это дело плевое.

Нета, разливая вино по кружкам, вмешивается:

— И не стыдно тебе, Гэрган, такое говорить матушке?

— А что я такого сказал? Неточка, налей-ка еще винца!

— Ненасытная твоя утроба! Пьешь как бочка!

— А ты будто сыта бываешь тем, что тебе по нутру?!

— Ах ты бесстыжий!

— А чего зазорного?

Тут вмешивается Авендря:

— Пойдем, Нета, пойдем слазим на сеновал.

— Я пойду! Пойду скажу Михалаке! Он тебе спину-то отутюжит!

Хмельной, осоловевший Андрице Бобоу стоит на крыльце. Смотрит на сугробы, что намело выше крыш. На тучи смотрит. На снег, что из них сыплется. И вдруг издает протяжный разбойничий свист:

— Уиу-уууу! Уиу-уууу!

Ночь темная, хоть глаз выколи. В ночную тьму выскакивают из хаты чернокосые смуглянки и с разгоревшимися щеками беляночки. В одиночку, парочкой, стайками.

Меня хватает Андрице Бобоу.

— Ты еще тут?

— Тут. А где ж мне быть?

Трэкэлие, Тутан, Туртурике хихикают. Кривой Веве, хитро прищурив единственный глаз, спрашивает:

— А ты что? Хочешь его опять винной ягодкой угостить? Смотри, проучит тебя Алвице. На мелкие кусочки разрубит. Прирежет, как цыпленка.

Андрице Бобоу бормочет что-то непонятное. Зевает во весь рот и, оступившись с крыльца, валится прямо в сугроб. И засыпает. Спит мертвым сном. И пусть спит. Пусть себе дрыхнет, пока не проспится.

Девки, что выбегают из хаты, приостанавливаются у стога соломы. Возле копешек из кукурузных початков задерживаются. Они побаиваются отца с матерью, поэтому надолго не задерживаются. И торопятся назад, в хату, одергивая помятые юбки, разрумянившись на морозе. Что поделаешь? Любит мороз ущипнуть девку за щеку, так любит, что иной раз и след оставит.

Пыхтя, брызгая искрами, лезет в гору ярко освещенный ночной поезд. И исчезает в расщелине меж холмов. Искры сыплются на село роем алых шмелей, стаей голубых стрекоз. Падают и гаснут в мягком пуху сугробов, что растут и растут, как на дрожжах.

Просыпаются петухи. Пробуют голоса. То там, то здесь раздается:

— Кукареку! Кукареку!

Нене Стэнике едва держится на ногах.