Дойна Галич-Барр - Колокола и ветер

Возможно, я слушала вашу музыку или музыку композитора, которого вы любите. Вы любите Сибелиуса? – спросила я неожиданно . – Вы упомянули о звуках ветра и белых: снегах вашей родины.

– Изабелла, такая тонкость не свойственна простым смертным. Вы меня взволновали. Я живу в Финляндии, но по происхождению я серб. Об этом говорит мое имя. Я оставил занятия нейрохирургией, открыв, что моя жизнь – музыка. Когда я работаю, мне нужна тишина. Иногда я не замечаю времени, не отдаю себе отчета в том, как рождается музыка. Только позднее туман рассеивается, но никогда до конца.

Я довольно много путешествую. Но на гастролях и в больших городах не могу сочинять. Мне хочется, чтоб у меня был постоянный дом вдали от шумных городов, чтобы однажды у меня появилась и семья. Не хочу больше жить в роскошных отелях, мне нужно больше времени, чтобы писать.

Случайность ли то, что с нами происходило? Случайно ли то, что мы встретились в этот вечер? Что такое реальность? Или вся жизнь – необъяснимый сон? Я верю в чудеса , – сказал он и перекрестился.

– Дельта, зачем я тебе все это рассказываю? Почему тебя взволновал наш разговор, особенно то, что я долго молчала? Этот разговор был нужен обоим, но не более того. Ведь оба мы принадлежим таинственному гостю. Или он нам.

Не обременяй себя моими фантазиями, сейчас я счастлива, что я одна. У меня нет никакой потребности размышлять о загадочном госте, который превращался то в слушателя, то в собеседника. Я спокойна, мои кошмары исчезли. Должна признаться, иногда я жду и очень хочу, чтобы он позвал меня и включил проигрыватель – ту музыку, которую мы слушали. В то же время я боюсь своих желаний, ведь эта встреча, вне монастыря, была бы встречей с духом в теле человека. Он принадлежит не мне, а искусству, которое нас связывает. Хотя наша связь не имеет будущего, это – мое определение счастья и красоты. Так же как они, гость не открывается полностью. В том-то и есть тайна нашей энергии и тайна рождения искусства.

В Иллинойсе стояла дивная осень. Я побывала вместе с родителями в монастыре Грачаница в Либертвилле, недалеко от Чикаго. Здесь, рядом с красивым храмом, среди прекрасной природы, собираются местные православные сербы. Как обычно на таких собраниях, звучала наша музыка, подавали национальные блюда.

Праздничное богослужение было торжественным и столь благодатным, что казалось, святые лампады воссияли в сердцах присутствующих. Мы молились за спасение нашего народа и наших монастырей, где бы они ни находились.

Краски осени всегда волшебны, они будят в нас воспоминания, повелевают замечать мгновение. Каждый опавший листок несет необычайно важное послание. Коснувшись земли, он не умирает, а преображается, ибо и у него есть душа, дарованная Творцом. Может быть, мы этого не осознаём, но наша реакция на его красоту, на то, как он порхает в воздухе, есть доказательство того, что и он передает энергию. Его энергия неслышно вливается в суть природы. Адресован ли этот немой разговор и нам, потратившим время на поиски высшего смысла? Красотой природы связаны все времена, но мы не всегда замечаем и переживаем эту красоту, хотя сами принадлежим ей.

С Чикагского озера дул ветерок и колыхал листья в ритме колокольного звона, возвещая каждому листу о закате лета. На западе города месяц улыбался красоте солнечного заката, восток тонул и быстро таял в темной синеве озера. Только звезды все сильнее мерцали в наступающей осенней ночи, казалось – они дальше, чем всегда. Так было весь день, так целое мгновение летел опавший с ветки лист.

Я вошла в монастырскую библиотеку. На столе лежал журнал Белградской патриархии, последний, октябрьский номер.

Вдруг словно метеор упал с неба – я увидела на обложке фотографию Ненада. Он был в монашеской рясе, с длинной бородой. Лицо его было спокойно. В журнале был короткий репортаж о том, как он пришел к монашеской жизни и духовному преображению. Посещения монастыря внесли гармонию в мятущуюся душу – в двойника, прошедшего через искушения, блуждавшего по бездорожью, достигшего дна погибели души и тела.

Я вспомнила его последнее заказное письмо, которое так и не распечатала. И немедленно покинула монастырь, предчувствуя, что в том письме он сформулировал причины, по которым решил избрать новую жизнь. Должна признаться, его решение стало дня меня неожиданностью – ведь он был атеистом, хотя очень хотел изучать византийское искусство. Это меня и прежде удивляло, я не могла логически объяснить этот парадокс. Интерес к религиозному искусству я приписывала его желанию сблизиться со мной.