Наталия Миронина - Московский принц для Золушки

– Очень красивая брошь, но я бы использовала что-нибудь более агрессивное.

– Вот агрессивное я как раз и не люблю. – Татьяна Васильевна погладила эмалевый букетик.

Когда Тата с Собакиным вышли на улицу, Денис произнес ожидаемую фразу:

– Я ничего не понимаю, ты как-то умудряешься делать все тайно! Я терпеть этого не могу! Почему ты мне ничего не сказала про рестораны?!

Тата была уже готова к его упрекам:

– Тебе? Сказать? Про рестораны? Денис, я тебе раз пять про них говорила. И что же ты отвечал?

– И что я отвечал? – озадаченно спросил Собакин. Он ничего такого не помнил, но уверенный тон Таты заставил его усомниться в собственной правоте.

– Что у тебя встреча в художественном колледже и тебе надо подготовиться. Что ты приглашен на персональную выставку, тебе надо сказать пару слов, и ты сейчас занят. Что тебе некогда, надо на этюды. После этюдов ты спишь, потом телефон, потом встречи, и так до бесконечности. Я же все понимаю. Я даже не обижаюсь. Конечно, хотелось бы все вместе делать, но раз у тебя такой сейчас период… Я скажу больше, я даже выбрала ресторан, даже уже переговорила с менеджером и узнала приблизительную цену на примерное необходимое количество людей. Так что считай, что с рестораном почти решен вопрос. Да, мне обидно, что так получилось… Но я же все понимаю…

Собакин озадаченно молчал – оказалось, что во всем виноват он. Но так устроена жизнь – любящий человек легко внушаем.

– А деньги? Где ты взяла на это все деньги?

– Слушай, я же работаю. Потом, это предоплата лишь. Я тебе обязательно скажу, когда надо будет все заплатить! Ты понял?

– Понял, – пробормотал Собакин и тут же воскликнул: – Господи, да за что же мне такое?!

– Такое наказание? – обиженно посмотрела на него Тата.

– Да нет же. Такое счастье! Татка, ты просто удивительная!

Дома Белозерова перевела дух. Ей было противно водить за нос Собакина, но и посвящать во все тонкости не хотелось. Она просто не понимала, как все объяснить. Где-то в памяти «звучали» слова Маши Кошкиной: «Ты обязательно поговори с Собакиным. Все расскажи. Обязательно!» Но Тата предпочла «затолкнуть» это предупреждение подальше. Что-то было в самом Денисе такое, что делало признательный разговор невозможным. Так думала Тата. Но сторонний наблюдатель имел бы другое мнение. Стороннего наблюдателя не убедило бы житейски оправданное желание помочь матери, да и себе тоже, воспользовавшись щедрым предложением тети Адели. Он поморщился бы, видя, как изворачивается Тата. Впрочем, стороннему наблюдателю рассуждать легко – ему, скорее всего, не приходилось бороться за место под московским солнцем, которое порой намного ярче и горячее сочинского. Ему, вполне вероятно, не приходилось слышать от жениха: «Свадьбы не будет!», когда все близкие уже купили билеты, чтобы приехать. К тому же Тата уже переступила эту внутреннюю грань, которая отделяет «хорошо бы так сделать» от «да ладно, никто ничего не заметил». Мысленно Тата уже получала из рук тетки Адели ключи от квартиры на Ленинском проспекте в качестве свадебного подарка. Тата не была натурой, склонной к фантазиям, но порой представляла себе, как они с мужем и мамой празднуют новоселье. И Тата совершенно не задумывалась, какое впечатление произведет на Собакина все случившееся. Например, как тот отнесется к подарку тетки, найдет ли он общий язык с тещей, Людмилой Васильевной. Белозерова представляла желаемый результат, забывая, что их семья – это не союз двадцатилетних, когда еще и свои привычки-то окончательно не сложились, что в их будущей семье они оба люди взрослые и почти состоявшиеся.

Однажды на работе Тата столкнулась с Рябцевым. После той их последней встречи они почти не виделись. И теперь Белозерова удивилась тому спокойствию, какому-то приятному равновесию, которое чувствовалось в облике Геннадия Петровича. «Что с ним? Он другой какой-то стал?» – удивилась она про себя. Ей и в голову не пришло, что метаморфоза в поведении и облике связана с тем, что Рябцев больше не метался, не раздваивался, не кроил, не перекраивал свою жизнь и обстоятельства и не пытался соединить противоположности. Но что самое главное, Рябцев не пытался ничего ни от кого утаить, отмалчиваться и лукавить. И его внутреннее спокойствие добавило ему обаяния. Тата даже загляделась, как Рябцев, улыбаясь, ровно и весело общается с кем-то из сотрудников. Белозерова почувствовала злость.

– Геннадий Петрович, отлично выглядишь, – обратилась она к нему, дождавшись, когда Рябцев останется один.