Кит Стюарт - Дни чудес

На улице, когда все стали расходиться, Салли остановила меня под старым викторианским фонарем, неподалеку от освещенной вывески паба.

– Тяжелое время, – сказала она.

– Муниципалитет не закроет театр, теперь я в этом уверен.

– Я говорю не об этом. Я о Ханне.

– Мы потрясены. Могу лишь догадываться, как она сейчас себя чувствует. Раньше я это знал. Правда знал.

– Вот каково быть родителем, – вздохнула Салли. – Пока дети маленькие, они наши лучшие друзья. Они льнут к нам, делают то, что им скажут. Но потом вдруг оказывается, что это незнакомцы в дорогой одежде, которые съедают всю нашу еду и говорят нам, чтобы мы отстали. Невозможно их удержать, как бы мы ни старались. Ханна взрослеет, Том.

– Знаю.

– Она не захочет долго тусоваться с нами, скучными актерами-любителями.

– Именно поэтому я и хочу в последний раз возобновить нашу старую традицию с днем рождения. Потому что потом будут мальчики, и вечеринки, и театральные группы тинейджеров с их неустойчивым настроением. Этим я и займусь. Уж не знаю, как посмотрит на это Ханна.

– Все же тебе стоит с ней поговорить. Просто спроси у нее, чего она хочет.

– Я знаю, чего она хочет.

– Том, просто… прислушайся к ней.

По пути домой я прошел мимо театра. Темный и молчаливый, он неясно вырисовывался наподобие устрашающего правительственного учреждения или гигантской гробницы. Несложно было представить его навсегда закрытым и заброшенным, как в его уродливые стены ударяется разрушительный снаряд. При этой мысли я похолодел от ужаса. Если театр закроют, все будет кончено. Как мы сможем поставить пьесу на шестнадцатилетие Ханны? С этим местом связано так много воспоминаний – наши жизни, наши мечты. Если театра не будет, как сохранить их живыми? Куда денемся мы сами?

Я с дрожью отвернулся от здания. Температура на улице явно упала. Так неожиданно…

Я сижу с Маргарет в партере, мы смотрим репетицию Вестфеста. Я не принимаю участия в этом проекте, потому что, понимаете, подготовка к экзаменам, курсовая работа, опасное для жизни заболевание сердца и прочая фигня. Так что я бездельничаю здесь, в прохладном полумраке зрительного зала, пытаясь читать с помощью фонарика материалы к экзамену по английскому и одновременно отвечать на эсэмэски от Дженны и Дейзи, которые задают дурацкие вопросы про Кэллума, который здесь вообще ни при чем.

Интересно, чем он сейчас занимается? Интересно, где он живет и сидит ли сейчас где-то за чтением текстов к экзамену? Интересно, почему я думаю о парне, которого не знаю и до которого мне дела нет?

Между тем папа сидит с Салли в первом ряду. У обоих на коленях кипы сценариев, при этом они постоянно заглядывают в папин ноутбук, болтают и хихикают, как дети. В зале находится большинство членов театральной труппы, включая Рейчел, нашу неуловимую великолепную суперзвезду. Она у нас уже много лет, но порхает с места на место, поскольку занимается еще примерно в десяти других театральных, танцевальных и вокальных кружках. Она вознамерилась во что бы то ни стало сделаться знаменитой, и мама водила ее на все прослушивания для «Поп-идола» и «Икс-фактора». Она ведет себя как настоящая дива: опаздывает на репетиции и обычно появляется в окружении друзей и родственников. Своим великолепием она вызывает благоговение, и ей все сходит с рук.

Они с Шоном как раз начинают ту сцену обольщения из «Деревенской жены», когда входит Джеймс, играющий в пьесе пылкого викария-атеиста. На нем белая полотняная рубашка и хлопчатобумажные брюки, выглядит он обалденно. Джеймс замечает меня и Маргарет и, пройдя вдоль ряда сидений, плюхается в соседнее кресло. Боже мой! Не знаю, каким лосьоном после бритья он пользуется, но ничего более приятного я не нюхала. Господи, как мне теперь сосредоточиться на «Джейн Эйр»?!

– Что происходит? – шепотом спрашивает он.

– Шон и Рейчел репетируют сцену обольщения из «Деревенской жены».

– О-о, прикольно.

– Да уж…

– Почему ты здесь, а не где-нибудь на парковке с пластмассовой бутылкой белого сидра?

Я смеюсь, но меня раздражает, что он видит во мне только глупую малолетку. Господи, он всего на десять лет старше меня! Интересно, есть ли у него подружка? Он никогда не рассказывает о своей личной жизни. Он такой загадочный. Я знаю, что он работал кем-то вроде кодировщика WebCoder и в восемнадцать основал собственную компанию, потому что уже тогда зарабатывал до хрена денег. Он переехал в Лондон, купил выпендрежную квартиру, но вскоре произошел крах дотком-компаний, и он вернулся к родителям. Джеймс говорил мне, что клиенты в Лондоне водили его в Национальный театр, «Донмар» и «Ройал-Корт». В «Глобусе» он смотрел Шекспира. А по возвращении поступил в драмкружок. Какое падение! Они с Наташей часто рассказывают о своей бурной жизни в большом городе – каждый вечер новый бар или шикарная гостиница, вечеринки с кокаиновым подогревом на туристических теплоходах, курсирующих по Темзе. Сейчас Джеймс кажется каким-то потерянным.