Валерий Поволяев - Три дочери

– А насчет того, что ты сидишь на моей шее, – об это даже не спотыкайся. Мне семья совсем не в тяжесть, я потерплю и денег на кусок хлеба и фельдиперсовые чулки всегда заработаю. Только учись, Лель… Прошу тебя!

Учиться Лена не пошла – устроилась на работу. И не куда-нибудь, а в ведомство, при упоминании которого люди тревожно втягивали головы в плечи, в НКВД, чьи сотрудники носили издали приметные красно-голубые фуражки.

– Ох, Лелечка! – узнав об этом, только и молвил отец, кадык у него подпрыгнул на шее с громким звуком, словно бы Василий хотел заплакать, но глаза оставались сухими. Он покачал головой и больше ничего не сказал – слов не было.

Лицо его, обычно светлое, доброе, – отец всегда был готов прийти на помощь, – неожиданно посуровело, в подглазья наползли озабоченные тени: он боялся за дочь.

Некоторое время он молча сидел на табуретке, опустив с колен тяжелые, в белых скобочках порезов руки, потом поднялся, натянул на голову кепку.

– Пойду, где-нибудь кружку пива выпью. Пива что-то хочется.

У Солоши на лбу возникла лесенка озабоченных морщин.

– Да ты же никогда этим не увлекался, Василь. Чего на пиво тебя потянуло, а?

– Вот именно – а! – Василий махнул рукой и, чуть сгорбившись, – дело было после работы, чувствовал он себя устало, поэтому и тяжесть давила ему на плечи, и вел он себя, словно десять лет не был в отпуске, – зашаркал ногами к выходу.

В глазах Солоши, проводившей его взглядом до дверей, возникло невольное изумление.

В мире запахло пороховым дымом, сожженным жильем, войной. Хоть и был Советский Союз повязан с германцами мирными договорными узами, а ожидать от германцев можно было чего угодно. Василий Егоров не верил немцам еще с четырнадцатого года.

Хотя сам он в окопах не сидел, но наслушался от окопников много, так что после чертей рогатых немцы находились у него на втором месте. И уж потом – все остальные.

Когда Лена принесла домой первую зарплату, и это дело, как и положено в таких эпохальных случаях, решили торжественно обмыть, Василий Егорович, которого и раньше звали в основном по имени и отчеству, а сейчас без отчества не обходились вообще, неожиданно помрачнел и сжал в кулак подбородок.

– А ведь с немцами будет война, – объявил он потускневшим голосом.

– Да ты чего, пап? – удивилась Лена, неверяще покачала головой. – У нас с ними полное согласие, любовь взаимная, тип-топ, как говорят в таких случаях, а ты… – она вновь покачала головой, в глазах ее завертелись веселые брызги, – ты неправ, папа…

В слове «папа» она сделала ударение на последний слог, по-французски, и произнесла это слово с прононсом, так лихо, что отец невольно вскинул одну бровь.

– Ты лучше выпей за меня, – предложила Лена, – ты водочки, а мы с мама, – опять ударение на последней слоге, уж не собираются ли в этих органах учить Ленку на разведчицу? – с маман и сестричками выпьем сладкого ликера.

– Так и поступим, – согласился с ней Василий, – выпьем за тебя, – потянулся к бутылке с зеленым, пахнущим мятой ликером.

Лена тем временем хотела сообщить новость, которая вертелась у нее на языке, но не решалась, хотя новость стоила того, чтобы ее обсудили: сегодня днем в милицейском управлении почти лоб в лоб она столкнулась с Нелькой Шепиловой. Та шла по угрюмому служебному коридору, будто по сретенскому тротуару, звонко цокая каблучками и гордо вскинув голову, нарядно одетая, неземная какая-то…

Увидев сретенскую знакомую, сделала такое лицо, что Лена едва не закашлялась на ходу, наклонила голову и стремительной походкой проследовала мимо…

Интересно, что делала бандитская подружка Нелька Шепилова в НКВД? Вызвали к кому-то на допрос? Скорее всего, ее Вовик что-то натворил и его ухватили под микитки. А чтобы он случайно не удрал – подстраховались, взяли за шиворот и втолкнули в камеру предварительного заключения. Сокращенно именуется КПЗ. Лена уже видела эти камеры, побывала рядом и невольно поежилась – не хотелось бы там очутиться.

Она опустила стопку с ликером на стол, помахала ладонью перед глазами – неприятно сделалось.

– Ты чего? – встревожился отец. – Чего изображаешь из себя ветряную мельницу?

– Да хочу видеть всех вас получше.

– Зачем?

Глупый вопрос. Только нежный беспокойный отец может задать его.

– Потому, что всех вас я очень люблю.

И ответ глупый. Но другим быть он не может.

Елена Егорова все-таки вышла замуж раньше, чем того хотел отец: задурил ей голову хлопец с горячим южным взглядом, задурил и окрутил девчонку, – натянула она на палец обручальное колечко.