Вильям Козлов - Карусель

Мы проговорили до двух ночи. Точнее, говорил я, а Света слушала. И взгляд у нее был спокойный, изучающий. А я рассказывал о своей жизни с Лией, о других своих привязанностях, даже сорвалось с языка имя Оли Близнецовой, с которой я все еще поддерживал отношения. Она могла в любое время мне позвонить и прийти просто так выпить чашку крепкого кофе. Это единственная моя знакомая, которая употребляла наркотики, правда, об этом я узнал примерно через год после того, как с ней познакомился.

Иногда я чувствовал, что говорю во вред себе, но остановиться не мог. Вообще, в мелочах, я плохо управляемый человек. Вот в крупных делах — там другое дело: я могу принять решение, что-то круто изменить в своей жизни. Я не раз замечал, что моя резкая откровенность ставила малознакомых людей в тупик. Они не могли мне ответить тем же самым. Короче говоря, я всегда старался быть самим собой, а многим людям это совсем не свойственно, им приятнее казаться иными, чем они есть на самом деле. Наверное, поэтому Света Бойцова была лишь слушательницей. Мне казалось, что она все правильно понимает, но так думать было роковой ошибкой: потом все, что я лишнего наговорил ей, рикошетом ударило по мне же...

Света выключила ночник и пожелала мне спокойной ночи. Я долго ворочался на раскладушке, потом встал и лег к ней. Она тут же встала, я подумал, что сейчас уйдет на раскладушку, но она пропустила меня к стене и улеглась рядом. От ее волос пахло шампунем, дыхание было ровным, спокойным, вся она была такая близкая, желанная. Когда мои руки коснулись ее тела, Света спокойно сказала:

— У тебя ничего сегодня не получится, Андрей.

— Почему? — спросил я.

— Я тебя не хочу, — с обезоруживающей откровенностью ответила она.

Я ей не поверил, но Света оказалась права: у меня ничего не получилось в тот наш первый октябрьский вечер.

Света Бойцова как-то сразу вошла в мою жизнь, вселила в меня чувство ответственности перед ней, заполнила собой все мои мысли, вообще вела себя, как жена. Разом покончила с телефонными звонками моих знакомых женщин. Уверенно брала трубку и холодно спрашивала: «Кто это?» Одни сразу вешали трубку, другие просили позвать меня. Света звала, но далеко не уходила, внимательно прислушиваясь к разговору. Я и не заметил, как стал чувствовать себя виноватым после каждого нежданного звонка. Света умела делать из меня виноватого, то и дело мне приходилось в чем-то перед ней оправдываться. Даже когда я не был виноват. Нет, она не ревновала, не требовала, чтобы я дотошно объяснял, кто мне звонил и зачем, просто круглое, с детским выражением лицо ее становилось непроницаемым, глаза — отсутствующими, она замыкалась в себе и молчала. Я не терплю напряженки в доме, мне сразу становится неуютно, и вот, чтобы развеять возникший холодок, я начинал объяснять, что до встречи с ней у меня ведь были знакомые женщины...

— Больше их не будет, — коротко обрывала Света. — Или я, или они.

— Конечно, ты! — пытался я приласкать ее, но Света грубо отталкивала меня. Чтобы обрести свойственное ей душевное равновесие, нужно было какое-то время или...

— Я видел в магазине чешскую кожаную сумку, — говорил я. — Коричневую, с длинным ремнем.

В серых глазах Светы вспыхивал интерес.

— С металлической застежкой? На молнии?

— Очень красивая, — говорил я.

Света подходила ко мне, прижималась гладкой розовой щекой к моей щеке. Я и был-то всего на пять сантиметров выше ее.

— Одевайся, дорогой, — совсем другим, ласковым голосом произносила она. — Пойдем в магазин.

Подаренная мною сумка и недели не красовалась на Светином плече, вскоре она безвозвратно исчезала. Спрашивать, куда она делась, было бесполезно: Света никогда не давала вразумительного ответа. То подруге дала поносить, то забыла в Кузьмолово, а мать кому-то продала...

При всей своей женственности Света была иногда грубой и резкой. Ласковых слов она никогда не произносила, кстати, мне это нравилось: я не любил, когда меня называли «котиком», «зайчиком» или «масиком». Даже в постели она не была нежной, скорее, сосредоточенно деловой. Испытав наслаждение — Света не была фригидной женщиной, — она теряла к партнеру интерес и становилась равнодушной, холодной. И на лице ее было написано: «Ну, заканчивай же поскорее и оставь меня в покое!» Она даже притворяться не умела...

На кухне Света могла лишь сделать салат, ну, разве еще яйцо сварить. В порыве откровенности признавалась, что мать с детства оберегала ее от плиты, мол, ручки белые испортишь, ты красивая, и мужчины должны тебя на руках носить... Иногда, будучи в игривом настроении, высокая девушка весом в шестьдесят девять килограммов, капризно просила: