Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Наконец, они военные: хочешь жить — не ходи сюда; спрячься от сборов, сбеги в Россию, сними форму, заберись под куст. Надел форму — умирай, это долг.

Я заказал рюмку коньяка, и выпил, и покурил, и кофе заказал, который не люблю, и ещё покурил, и куриный бульон — просто ради тёплой жидкости внутри.

Суп только принесли, а на телефоне высветилось: «Личка Главы». Я взял трубку.

— Личка Главы.

(Так они и представлялись.)

— Я понял.

— Глава сказал, что нужен язык. Вам нужно добыть языка. Сказал: передайте Захару: нужен язык.

— Вот как. Плюс. Принято.

Положил трубку, оглядел Ташкента и Казака.

Казак спросил умными глазами: что там?

Я мимикой ответил (дрогнув левой щекой): ничего такого. Потом словами добавил: «Да по нашим…» — имея в виду: по нашим батальонным делам.

— Вернёшься? — спросил Казак.

— Конечно, — ответил я, хотя догадывался, что сегодня уже не приеду, но мне лень было прощаться, заставлять начальство подниматься из-за стола, всё такое, — церемониал этот.

В машине думал: такого приказа ещё не было.

Вообще говоря, это могло оказаться подставой — личка в глаза улыбалась, но… там имелись люди, могущие подкинуть мне подлянку.

Потом Батя скажет: а кто тебе звонил?

А я не знаю кто: не представились. Но они и не представлялись никогда: набирали с одного и того же стационарного телефона в его доме — кроме лички, никто с него звонить не мог.

Да, письменного приказа не поступало, но для подставы слишком глупо.

Скорей, было так: возникла проблема — видимо, какого-то важного ополченца либо выкрали прямо из города, либо взяли на передке, — Бате доложили, — и Батя тут же бросил личке: «Так, позвоните тому, этому, кому там ещё, Захару, — пусть ищут языка на обмен».

Осталось придумать, как мы это сделаем.

«Круизёр» опять покатился в сторону Горловки. В машине играл рэпер Честер.

От наших окопов и почти до самого Троицкого — лежало поле: оно просматривалось и, кроме того, было минировано-переминировано.

До нас тут стояли три подразделения — и куда они дели карты минирования, чёрт их знает; последние, кого мы меняли, ситуацию изложили устно: «Туды… — широкий взмах руки, — нэ ходы…»

Разведка Домового протоптала свои муравьиные тропки, они подползали метров на сто пятьдесят к нашему несчастному неприятелю; первый раз — через пару недель после нашего захода сюда: влепили с гранатомёта в бойницу блиндажа, как в копеечку, — задвухсотили четверых и уползли, как их и не было. Но ту тропку нам пропалили и заминировали.

Другие тропки заканчивались и того дальше. В любом случае, даже если подползти на двести метров — остальные не перелетишь; сигналок, наверняка, понаставлено на целое новогоднее представление.

У Томича сразу возникли решительные планы: выкупить языка у корпусных соседей.

Неподалёку от наших позиций имелся контрабандистский лаз — по нему перегоняли сигареты. Злословили, что соседский комбат, имея долю, закрывал на это глаза. Но время от времени глаза вдруг открывал — контрабандистов обстреливал, а то и отстреливал, — и таким радикальным образом цену прохода контрабанды повышал.

С территорий, временно оккупированных нашим несчастным неприятелем, груз сопровождали украинские военнослужащие — малосильные солдатики, посланные охранять стратегическую фуру и за работу получавшие в лучшем случае блок сигарет, а то и меньше.

Барыш с одного грузовика был отменный — мне называли цифру, я испугался и забыл её навсегда.

Если сегодня одного солдатика унесёт нечистая — на неделю-другую канал закроется, солдатика спишут как беглеца или без вести пропавшего, и начнут по новой.

Но для такого варианта надо было провести срочные переговоры с тем комбатом, что соседствовал с нами, — а груз, может, уже проехал, это раз; а два: с чего бы комбату рисковать постоянным доходом ради нашего языка — мы ему столько всё равно не заплатим; и, наконец, три: с какого-то времени у нас испортились с ним отношения — его бойцы приезжали на Пантёху покуролесить, а там дежурила наша ГБР, группа быстрого реагирования, с тем самым бесстрашным и чудовищным чехом; по идее, ГБР должна была вылавливать наших бойцов, ушедших в самоволку, — но наши быстро сообразили, чем это заканчивается, и мирно, приключений не ища, торчали на позициях, — зато соседи заехали раз, заехали два, попали на нашего чеха — и были за бытовое уличное хулиганство обезоружены и биты.

Участковый на Пантёхе души в нас не чаял, на чеха смотрел как на сказочное существо — и то, что этот бородатый тип едва говорил по-русски, лишь добавляло колорита.