Эмили Гиффин - Прежде всего любовь

– Я знаю. Куча народу, которая не имела никакого отношения к Дэниелу… – он ставит пробку от бутылки на ребро и раскручивает ее.

Мы наблюдаем, как она вертится и как падает, и наконец снова смотрим друг на друга.

– Джози, – краска отливает у него от лица, – я должен кое-что тебе сказать.

– Нет, – у меня громко бьется сердце, и мне очень хочется убежать.

Я отступаю на несколько шагов, высматривая выход, но Нолан огибает стойку и кладет руки мне на плечи, удерживая меня на месте.

– Я должен тебе кое-что сказать, – с нажимом сообщает он.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – перед глазами у меня туман.

– Нет, – он держит меня за плечи.

– Знаю, – я стряхиваю его руки и пытаюсь не расплакаться, – он же не за бургером поехал в тот вечер?

Нолан смотрит на меня и медленно качает головой.

– Нет, не за бургером.

– Он собирался забрать меня.

Выражение муки на лице Нолана подтверждает мои худшие страхи. Потом он кивает.

– Черт, – я вся дрожу, – я знала… что это была моя вина.

– Нет, Джози. Ты не виновата.

– Конечно, виновата! – я всхлипываю. – Он же за мной поехал!

– Джози, ты разве не понимаешь?

– Что еще?

– Это же я ему позвонил. Это я сказал, чтобы он за тобой приехал. Понимаешь? Это моя вина, не твоя.

– Но если бы я не напилась…

– Но я-то не напился, Джози. Я вообще не пил. Мне нужно было просто отвезти тебя домой. Я болтал с какой-то девушкой. С глупой девчонкой, с которой хотел переспать… не хотел прерывать веселье. Так что я позвонил Дэниелу и попросил его приехать… и ушел из бара. Даже не стал его дожидаться. Не узнал, что он не приехал, – лицо у него сморщивается, и он плачет.

Я никогда не видела, чтобы взрослый мужчина плакал. Даже отец не плакал после смерти Дэниела.

Мне все сильнее хочется убежать. Я выхожу в гостиную, сажусь на диван и прячу лицо в ладони. Слышу шаги Нолана. Я вижу его краем глаза, чувствую, что он садится рядом со мной. Потом он обнимает меня за плечи.

– Джози, – в его голосе мучительная боль, – пожалуйста, посмотри на меня.

Я смотрю. Ради него.

– Извини, – по лицу у него бегут слезы, – Джози, пожалуйста, прости меня.

– Ты меня прости, – я не даю ему взять на себя всю вину, – он всегда просил меня не пить так много… боялся, что я стану как папа…

– Да. А мне он сказал накануне, что мне пора перестать спать с глупыми девицами и надо найти себе кого-то, кого я по-настоящему полюблю. Вроде Софи…

– И ни один из нас его не послушал.

– Если бы только я сам отвез тебя домой… Это я виноват.

Некоторое время мы разговариваем, сбивчиво исповедуясь друг другу. «Я с кем-то трахался, пока он умирал…» – «Я валялась в отключке…» – «Я ничего не знал до следующего утра…» – «Ты узнал раньше меня».

Когда говорить больше нечего, он берет меня за руку. Мне должно быть ужасно неудобно – сидеть в гостиной моей сестры и держать за руку ее мужа, – но на самом деле это вовсе не так. Он как будто мой брат. Не Дэниел, другой. Мы долго сидим в тишине, пока я не задаю последний вопрос, который уже прожег дыру в моем сердце:

– А Мередит знает?

Я смотрю на него, задержав дыхание, и жду ответа. «Да» объяснило бы, за что она так меня ненавидит. Но я не могу представить, что она столько лет держала это при себе и при этом бросала мне в лицо обвинения помельче.

И, разумеется, Нолан отвечает:

– Нет, она ничего не знает. Никто не знает. Все считают, что он поехал за бургером.

Голос у него дрожит, но он продолжает:

– Утром твои родители попросили меня позвонить друзьям Дэниела. Я взял его телефон. Код блокировки я знал. 4265.

– Что это значит? – это не имеет значения, но мне хочется знать.

– Это… в честь Хэнка Аарона. 4265. Хэнк.

Я вспоминаю бейсбольную карточку, которую он носил в бумажнике. Мои родители положили ее в нагрудный карман его пиджака перед тем, как закрыть гроб. Меня чуть не тошнит.

– Я знал его код, – продолжает Нолан, – взял телефон и посмотрел список звонков. Я надеялся, что он позвонил кому-нибудь еще после нашего разговора. Софи например… пожелать счастливого полета. Но нет, – он вздыхает, с трудом сдерживаясь, – последние два звонка… Он говорил со мной.

– Два звонка?

– Да. Первый – входящий. Пятьдесят две секунды. Я просил его приехать за тобой.

– А потом ты перезвонил? – осторожно спрашиваю я.

– Нет. Он сам позвонил мне примерно через пятнадцать минут и сказал, что выходит из дома. Что уже едет.

– Ты помнишь этот разговор?

– Конечно. Это был последний разговор с ним. Это был его последний разговор вообще.