Эмили Гиффин - Прежде всего любовь

– Ну да, – соглашаюсь я, вспоминая историю девушки, которая связалась со своим биологическим отцом и единокровными братьями на «Фейсбуке». – Но тут возникают другие проблемы…

Гейб пожимает плечами, глядя на неподвижный экран, где замерший на сцене Уильям Херт начинает потеть, еще не попав под камеру.

– Проблемы есть у всех… Но ты – тот, кто ты есть.

Я моргаю.

– Ты о чем? Ты – тот, кто ты есть?

Он вздыхает.

– Предположим, я обнаружил, что зачат с использованием донорской спермы. Что я не сын человека, которого видел на старых фотографиях и чуть-чуть помню. Или, например, у моей мамы был роман с молочником, и я только что это узнал. Но я-то от этого не изменюсь.

Я непонимающе смотрю на него.

– Это же просто одна клетка, – говорит он, – какая разница? Донорское сердце, донорская роговица, донорская почка?

– Большая разница, – отвечаю я, хотя мне хочется верить в его вариант, – роговица – это тебе не половина ДНК.

– Предположим, – соглашается он, – но это все равно ничего не меняет. Неважно, родился ли я от своего биологического отца или от донора… Меня вырастили мама и Стэн. Папа.

Я глубоко вздыхаю.

– А если я заведу ребенка от донора и никогда не выйду замуж? Что если у моего ребенка не будет вообще никакого отца?

– А это вообще третий вопрос. Это касается людей в твоей жизни, а не твоей… сущности. И это тоже возможно. Люди умирают. Уходят. Миллионы людей растут без отца или без матери. Так что, даже если ты не выйдешь замуж, у твоего ребенка будешь ты сама. И что?

– И что? – говорю я. – Это как-то невесело.

– А вообще не рождаться веселее?

Я киваю, когда он предлагает финальный вариант:

– Нужно просто быть самим собой.

Я смотрю на него, пытаясь осознать обычную для него фразу, а он включает фильм, и в конце концов я переключаюсь на рассказ бабушки ребенка, которого ее дочь-лесбиянка завела от донора и воспитывает вместе с девушкой. Я убеждаю себя, что позитивных добрых историй с хорошим концом больше, чем грустных, особенно если все участники честны с самого начала. В конце концов, это все не так уж отличается от традиционных семей. Все мы беззащитны перед трагедиями, отчуждением, ложью и тайнами.

– Гейб?

– Да? – на этот раз он не останавливает фильм.

– Как ты думаешь, я сумасшедшая?

– Ты серьезно спрашиваешь? Или это такой буддистский коан? – он не отрывается от экрана.

– Меня правда это волнует, – я чувствую страх, который подтверждает мои опасения, – ты считаешь, что я сошла с ума.

– Ну да. Но не сильнее, чем обычно. И я уже говорил, что нужно быть собой.

Вечером, перед тем как лечь спать, я звоню Мередит, чтобы рассказать все сестре. Я сразу понимаю, что она в плохом настроении, как и всегда.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Все в порядке.

– Ты какая-то злая.

– Нет.

– Ну ладно. Чем занималась сегодня?

– Постирала три раза. Сходила за продуктами. Забрала рубашки Нолана из химчистки, – голосом она подчеркивает, как мучительна эта рутина.

– И все?

– Ну… отвела Харпер в «Баклс».

– Она выбрала туфельки?

– Нет. Она устроила истерику из-за фиолетовых сандалий с блестками, и нам пришлось уйти.

Я смеюсь, и она добавляет ненужный комментарий:

– Мама говорит, что нет в жизни справедливости. Я, в отличие от тебя, никогда таких истерик не закатывала.

Устав от пикировки хорошей девочки с плохой, я вздыхаю, но все же откликаюсь:

– Это значит, что у меня ребенок будет идеальный?

Она не отвечает и даже не спрашивает, как дела у меня, хотя это просто-напросто невежливо. Вместо этого она сообщает, что встретила в магазине свою старую подругу Шону. Та покупала своему сыну первую пару обуви. Маленькие голубые кедики.

– И как она выглядит?

– Очень хорошо.

– Похудела после родов?

– Да. Стала стройнее, чем когда-либо.

– Слишком худая?

– Нет, не слишком.

– Она выглядит счастливой?

– Насколько это вообще возможно с младенцем, – отвечает Мередит.

– Обо мне она не спрашивала? – не надо было этого делать. Мередит вечно винит меня в том, что я думаю только о себе.

– Нет… Но она сказала, что вы уже несколько месяцев не разговаривали, – я слышу в ее голосе удовлетворение и снова злюсь и завидую, как всегда при упоминании Шоны, нашей единственной общей подруги.

– Ну, не месяцы. Но довольно долго.

– Она звала выпить…

– Втроем?

– Она говорила обо мне и Нолане. Вроде как двойное свидание. Но я уверена, что с тобой она тоже будет рада повидаться.