Игорь Григорьян - Иллюзия

Свет. Первое что я увидел — был Свет. Практически везде. Нельзя сказать что в какой-то части Свет был более тусклым. Скорее всего где-то он был ярким, а где-то — менее ярким, так как само слово «тусклый» здесь нельзя было употребить. Бросалось в глаза и то, что при столь ярком освещении все цвета теряли свою значимость и насыщенность. Их попросту не было видно. Все что было — это яркость и не яркость. При столь ослепительной подсветке все вокруг казалось одного, грязно-ярко-серо-белого цвета, и значение имела только мощность окружающего нас светового потока. Не тот ли это был Свет, который мы искали? Можно ли было назвать его настоящим?

Всякое физическое или механическое, если можно так сказать, движение прекратилось. Как только я взглянул на мир драконьими глазами все замерло в каком-то одном, едином и строго выдержанном, вселенском равновесии. Все было рядом — стоило руку протянуть, и все окружающее нас было моим внутренним, моим настоящим, моим искренним Я. Все мои желания, старания, страсти и горести, беды и победы вдруг потеряли всякую силу, ибо все что я мог пожелать уже было здесь, было в поле моего чувствования. Яркий, светящийся океан всего со всем в равной степени как окружал нас, так и наполнял. Он исходил из каждого из нас, подпитывался нами, питал нас в ответ, пронизывал насквозь и выворачивал наизнанку, показывая наше отражение. И наполнение.

— Что это? — откуда то издалека я услышал свой собственный голос.

Ответ прозвучал молниеносно, как мне показалось, одновременно с вопросом.

— Это Любовь.

Постойте, но кто это говорит? Голос был мне незнаком — он приятно обволакивал и только добавлял яркости в окружающую нас картину.

— Кто вы?

— Вы предпочитаете называть меня Артаком, — голос мягко усмехнулся и добавил:

— И мне нравится это имя.

— Но у вас есть и другое?

— Всякое имя мое. Я, как пустой сосуд, в который можно залить все что угодно. И тогда я приобрету другое имя. Сейчас я Артак.

— Вы говорите?

— Нет. Но вы меня слушаете. А тот кто хочет услышать — услышит даже в полной тишине. И полную тишину. Сейчас я — тишина, которая говорит со своей частью. С частью, которой вы стали.

Нас окружала абсолютная тишина. Бездонная, безграничная и безукоризненная тишина. Возможно, мои уши просто потеряли способность слышать. Звук, или даже не звук, а само понимание приходило само собой, без контакта с любым из пяти известных мне чувств. Казалось, диалог происходил отдельно от моего желания или нежелания его вести, он не имел ни начала, ни конца, и сам язык, который мы использовали при разговоре, был универсален, это был язык чувств, но не слов. Понимание также было абсолютным, и это настолько поразило меня, что я, еще сильнее обхватив шею дракона, вдруг начал куда-то падать, проваливаться внутрь чего-то светлого и вязкого, чего-то не имеющего ни верха, ни низа. Я просто погружался в густое энергетическое море, которое с радостью и Любовью подхватило меня и несло на своих волнах все глубже и глубже. Я становился все меньше и меньше, можно даже сказать — незначительнее, пока не пропал совсем, оставив на своем месте лишь бестелесную мысль, чувственное проявление или восприятие, не знаю, какую-то непонятную и невесомую субстанцию, какую-то математическую формулу, в которой самым непостижимым образом была описана вся моя жизнь. В этой формуле, в этой мысли был весь Я, все мои переживания, все радостные и не очень моменты, вся Любовь, на которую я был способен, вся нежность, всё добро и вся ласка, всё, кажущееся мне злом, всё прожитое, всё претерплённое, всё давно забытое и похороненное. Весь мой опыт, все мои Знания, все надежды и опасения, всё — всё — всё. Ничто не было упущено или забыто. Ничто и Никто.

В этой махонькой и невесомой мысли был сконцентрирован весь Я. Надо же, насколько я был нематериален, если можно так сказать. Я больше не обладал телом, и только сейчас понял что никогда им не обладал. Оно было мне дано как средство передвижения, как машина, которая в любом случае когда-нибудь рассыплется от старости, ибо любая машина подвержена временным изменениям. Изменениям во Времени. И как ни прискорбно признать, но в течение всей моей жизни скорее тело обладало мной, моим истинным Я, подчиняло себе, подавляло меня, заставляло меня совершать какие-то поступки и действия, иногда причиняло мне боль, погружало в чувство страха или опасности. Тело обладало тем, чем не могло обладать по определению, ибо то, чем оно пыталось обладать простиралось гораздо дальше своего обладателя. Простиралось, таким образом уходя из под власти последнего. Отсюда вся моя Жизнь смотрелась как единая попытка подчинить себя, свою сущность, требованиям и командам физической оболочки — оболочки, которая захватив власть в моей голове, стерла мою истинную суть и всячески препятствовала моему же, внутреннему воссоединению. Воссоединению себя с собой. Со-частию. Счастью, другими словами. Мое тело, в которое я был заключен при рождении, своими грубыми эмоциями и чувствами, заглушало мое истинное Я, оно прятало в какой-то части себя мою настоящую истинность. Истинность и безвременность. Ту часть, которая вечна, и которой никогда и ничего не угрожало, независимо от места моего пребывания.