Игорь Григорьян - Иллюзия

— Терпение — это способность получить желаемое без энергетических затрат. То есть абсолютно бесплатно.

Акула подмигнула мне лакированным глазом-бусинкой и, видимо, услышав мои мысли, замолчала.

— Никто, Никогда и Нигде, — я повторил слова Агафьи Тихоновны, — не скроется от счастья. Никто, конечно, не скроется, он — Никто, но кто-то сможет скрыться? Значит ли это что скрыться может именно кто-то? Кто-то конкретный?

— Да! — акула радостно кивала головой, охотно подтверждая мои догадки, — от счастья может скрыться только кто-то. Кто-то конкретный. Кто-то важный, весомый и значительный. Кто-то телесный, плотский и материальный. Но если ты Никто, то ты автоматически обречен на счастье! Приговорен к нему!

— Пожизненно?

— Нет, — Агафья Тихоновна отрицательно замахала головой, — нет, не пожизненно. Пожизненно — это крайне мало. Пожизненно — это одиночно, разово и рвано. Я бы употребила слово «вечно», и хоть это будет не совсем верно, но по крайней мере, это хотя бы много больше любого пожизненного срока.

Агафья Тихоновна выдержала небольшую паузу, наблюдая за моей реакцией на свои слова и, в конце концов, решив что я понял не до конца, объяснила подробнее:

— Это ясно видно из слова «никогда». Никогда — это значит без привязки к Времени. Не когда-то конкретно, а никогда. Безвременно. Бессрочно. Навсегда. Навеки.

Она замолчала.

— И нигде, — как эхо добавил я, — без привязки к Пространству. Без координат. Без адреса. Всюду.

— Да. Никто, Никогда и Нигде. Что может означать — вечно, всегда и везде. Постоянно счастлив может быть только Он. Присутствующий в вас. Именно он, и только он, счастлив постоянно. Без конца, без передышки, без отдыха. Только он один. И именно он находится в каждом. Никто. Ноль. Чистый вакуум, — акула в блаженстве закрыла глаза и умолкла, оставив меня наедине со своими мыслями и догадками.

— Кто же этот Никто?

— Его можно только почувствовать, но не показать, — акула смотрела на меня улыбаясь, — только почувствовать, а почувствовав — принять. И тогда этот Никто, возможно станет всем, и даже много больше.

— Никто — это без привязки к телу?

Агафья Тихоновна кивнула и поправила:

— Без привязки к телам.

— Их много?

— Тел? — она продолжала улыбаться, — тел много. Очень много. Больше чем вы видите и даже больше чем чувствуете.

Так я и сидел, а в моих ногах, мирно посапывая во сне, лежал самый что ни на есть настоящий дракон. Однако, даже во сне, его желтый глаз, прикрытый полупрозрачной пленкой глазного века, внимательно наблюдал за происходящим. А может быть он просто видел сны. Яркие и волшебные, как краски на столе.

Сейчас мне кажется что большое количество красной краски, добытой нами с таким трудом, его радовало точно также как и Агафью Тихоновну. Впрочем, это было совсем не удивительно, ведь купол зонта, частью которого являлся и сам дракон, изначально был выкрашен в крупный красный горох.

Агафья Тихоновна продолжала что-то говорить о счастье и благополучии, об умении предвидеть, а значит, как она считала, и управлять, о явных и скрытых закономерностях в судьбе человека, одним словом, рассуждала на вечные и всегда интересные темы. Звук и тембр ее голоса настолько умиротворял и расслаблял, что в какой-то момент я почувствовал что засыпаю. Сон подкрадывался незаметно, на цыпочках, он обволакивал плотным облаком внутреннего зрения, отключая глаза. Голос Агафьи Тихоновны доносился издалека, иногда пробивая брешь в моей дремоте, но смысл сказанного растворялся в воздухе, уже не достигая своей цели и моих ушей. То ли во сне, то ли наяву, дракон, зевая выполз из под стола и по-собачьи сел рядом, преданно заглядывая мне в глаза. Радужная пища и крепкий долгий сон сделали свое дело. Внешне дракон заметно прибавил в размерах.

Он приблизился почти вплотную к моему лицу и замер, как это делают практически все рептилии в ожидании жертвы. Возможно, он просто смотрел. Возможно, рассматривал. Возможно, запоминал черты моего лица. А может быть это были просто драконьи правила приличия и таким образом он хотел со мной познакомиться. Дракон был абсолютно неподвижен и его желтые глаза с вертикальным зрачком так же неподвижно, не мигая, смотрели прямо на меня. Я что-то хотел произнести, и даже попытался это сделать в своих мыслях, но не смог. Мои голосовые связки не слушались команды. Вполне может быть что мне просто было нечего сказать, но я чувствовал что могу развеять гипнотичность драконьего взгляда только лишь и всего одним словом. Или даже несказанной мыслью.