Ольга Савельева - Ну ма-а-ам! [litres]

Дедушка весь разговор задумчиво вертел в руках пряник, а потом резко взял – и откусил кусочек.

– Ааай, – вскрикнул он и схватился за щеку. Пряник был такой черствый, что дедушка сломал зуб.

Бабушка засуетилась, все побежали в ванную, спугнули меня, стоящую под дверью. Я юркнула в кроватку. Лежала и думала, как сложно все устроено в мире взрослых. Ведь можно папу прислать сюда, чтобы дедушка с ним поговорил. Папа послушает дедушку, потому что он его папа.

Он бросит пить, не будет со мной играть и зарастет щетиной, но ради сохранения семьи вполне можно пойти на такие жертвы. И разводиться никому не придется. И благословлять на развод тоже. И тогда мама будет прилетать просто так – в отпуск, крутить меня в прихожей и дарить куклу.

Одиночество и нелюбовь шлифуют характер, делают человека твердым, непробиваемым, черствым, как те самые пряники на кухне.

Я поняла: когда в семье нет любви, люди в ней черствеют, как пряники. Мама не любит папу за то, что он пьет коньяк. Папа не любит маму за то, что она вечно кричит на него и недовольна. Дети чувствуют себя виноватыми, ненужными и даже отвергнутыми. Пряничная семья, не тронутая любовью.

Много лет я потратила на то, чтобы простить родителей за ссылку. Мне не было плохо с бабушкой и дедушкой, мне было плохо без родителей. Они родили меня, но не растили. Для меня это было сложное время, когда я обросла комплексами, когда моя самооценка забилась под плинтус. Я не понимала, что со мной не так и почему мама не хочет меня забрать.

Уже будучи взрослой, я приходила к родителям за ответом и получала захлопнутые двери в качестве аргументов. Я приходила не осуждать, а понять. Мне было необходимо смягчить мой собственный, неизбежно черствеющий пряник внутри, но в этом вопросе у меня не было единомышленников и помощников. Шли годы. Я придирчиво копалась в детских воспоминаниях. Это было нелегко и зачастую болезненно.

Память услужливо подсунула это воспоминание про благословение. Тогда, шестилетняя, я переживала это как могла: эмоции были смешанными, непонятными, наивными. А спустя 30 лет у меня появились новые мысли на этот счет.

Я вдруг поняла маму. Конечно, я не поступила бы так же. Но осознала, что она сделала то, что считала правильным. Мама была несчастна как женщина. Внутренне черствела, засыхала без любви.

Мужчина, которого она выбрала, не оправдал ее ожиданий. Он не был героем, он даже не был нормальным человеком в привычном ей понимании. Он как бы ушел в минус со своим алкоголизмом.

Мама тяжело переживала развод. Возможно, у нее была депрессия. Но раньше таких болезней не было. То есть были, но они считались ненастоящими: воспринимались как меланхолия и тунеядство. Возьми себя в руки – вот единственное лекарство.

Не забирать же дочь в этот ад? Возможно, не забирая меня к себе, она берегла меня, как умела. Не забирала, чтобы я не видела безобразных сцен, отчуждения, не ощущала себя частью плесневеющей семьи. Потому что ресурса любить кого-то у нее не было совсем. Чтобы было что отдавать, нужно сначала наполнить. А мама была вычерпанным колодцем. И папа тоже. Им нечего было дать.

Сейчас я взрослая женщина, и мне примерно столько же, сколько тогда было маме. Мама приехала не просить благословения на развод, она вполне вменяемая. Она приехала на ручки: возьмите меня на ручки. А бабушка и дедушка не могли взять ее, она не их дочь. У них есть сын, вот его они готовы взять на ручки. Но он сам себя берет на ручки, когда покупает коньяк…

Все очень сложно в этом взрослом мире, если смотреть на него из наивного детства. Но все становится еще сложнее, если смотреть на него из осознанной взрослости.

Я всегда думала, что родители не забирают меня по каким-то внятным причинам. Например, негде жить. Нет детского сада, куда меня водить. Не на что жить. Ну, обстоятельства какие-то.

Недавно я прочла выражение «бритва Хэнлона». Это означает, что не всегда в неудачах и проблемах виноваты обстоятельства, хотя думать так выгодно для собственного успокоения. Если коротко – облажались, а не заговор.

Я поняла, что в этой жизни все мы немного облажались и никакого заговора нет. Есть ответственность взрослых людей перед детьми, перед родителями и перед самими собой.

Каждое детское воспоминание я теперь рассматриваю через призму своей взрослости и осознанности. Я вижу их иначе, и мне все проще найти объяснение человеческим слабостям. Какие претензии к черствым пряникам за их черствость? Они стали такими не потому, что хотели, – просто их никто не любил, не согрел, не захотел смягчить.