Ольга Савельева - Ну ма-а-ам! [litres]

Семья, быт, проблемы – это невероятное, тревожное, настоящее счастье. Счастье – это не обязательно маскарад и карнавал, его нужно научиться замечать и ценить, даже если сегодня оно совсем будничное, маленькое и похоже на пузатую кастрюльку с овсянкой.

– Мам, купи мне собаку!

– Зачем? У тебя скоро будет сестренка!

– Мне что, сестренку дрессировать, чтоб она мне тапки носила?

Бывают вкусы, книги и мысли, до которых нужно дорасти.

В моем детстве в качестве десерта продавали мятные пряники. Обычные такие, к чаю, с резким мятным вкусом. Я их не любила. Ну вот как-то невкусно мне было – слишком мятно. Обычно они стояли на специальном блюдечке на кухне и сохли.

– Скушай пряничек, – говорила мне бабушка, когда я слонялась по кухне в ожидании обеда, путаясь у нее под ногами.

– Не хочу, – канючила я.

Так и стояли эти пряники, не тронутые мной, несмотря на то что сладости были дефицитом.

Я помню, что иногда прабабушка, у которой уже не было зубов, размачивала эти черствые пряники в кипятке и ела эту мятную кашицу как самостоятельное блюдо. Брр.

Однажды абсолютно внезапно прилетела из Москвы мама. Я жила с бабушкой и дедушкой в другом городе, родителей видела редко. Обычно о прилете кого-то из них я знала за пару месяцев, а тут внезапно:

– Завтра Нина прилетит, – сказал дедушка бабушке. – Говорит, есть разговор.

Они посмотрели друг на друга встревоженно, и я вместо радости ощутила вдруг тревогу. Это как мамин звонок, но ночной. Никто не любит ночных звонков, потому что обычно ночью никто не звонит с хорошими новостями.

Мама прилетела на следующий день и обнимала меня как обычно. Кружила в прихожей, привезла куклу в красном платье. У меня отлегло от сердца: если бы это было что-то серьезное, она не была бы такой беззаботной. Когда что-то случилось, не до кукол.

Меня уложили спать пораньше и выключили свет в комнате. Мои детские уши и любопытный нос мешали взрослым разговаривать. Я нехотя ушла в спальню, но, конечно, не спала: кто же спит, когда мама приехала! Помню, как я босиком, в пижаме, кралась к двери на кухню: подслушивать разговоры взрослых.

Взрослые меня сильно недооценивали: в свои шесть лет я была достаточно смышленой и понимала 90 % того, что при мне не обсуждали. Я затаилась у двери. Из обрывков фраз мамы, бабушки и дедушки я поняла странное: мама прилетела за благословением. Благословением на… развод с папой.

Благословение – это обычно нечто хорошее. Это дают родители перед свадьбой. Никто не берет благословение на развод.

Так говорил дедушка. Он был зол, порывист и говорил грубо. Мне хотелось защитить маму от этой незаслуженной грубости. Мама говорила тише всех. Чаще всего она произносила фразу: «Поймите, я больше не могу».

Бабушка всхлипывала. Она промокала глаза носовым платком и повторяла: «Это его убьет». Мой папа был сыном бабушки, а моя мама не была ее дочерью, поэтому бабушку гораздо больше волновало то, что убьет его, а не маму.

Мама что-то рассказывала шепотом. Быстро, сбивчиво. Это был рассказ про папу, про то, что он плохой. Мне было почти не слышно, да и не хотелось прислушиваться.

Я любила папу и всегда очень ждала его приездов. Он был веселым и добрым, как плюшевый медведь. И от него всегда пахло коньяком. Меня это не напрягало, потому что с этим запахом папа был настоящим хулиганом и весело играл со мной, а без него он был злым и грубым, как дедушка сейчас. И не брился. Я даже научилась понимать, что щетина означает похмелье и папа сегодня играть не будет.

Я была ребенком и ничего не понимала про алкоголизм. Я предпочитала веселого и задорного папу. А оказывается, именно с таким папой мама решила развестись. Мне было удивительно, что злым и щетинистым он нравился ей больше.

Дедушка вдруг ударил кулаком по столу.

– Хватит!

Ему было, к сожалению, все хорошо слышно и понятно, и он не хотел слушать плохое про сына. Мама замолчала. Бабушка вздрогнула.

– Вы взрослые люди, решайте сами. Нас не впутывайте. Мы на такие вещи благословения дать не можем. Что ты от нас хочешь? – сказал дедушка. – Брак – это вместе и в горе, и в радости!

– Вот-вот, только у нас радости не предвидится, одно горе. Он не хочет лечиться, он алкоголик.

– Ну пришли его сюда, мы тут с ним поговорим, – робко предложила бабушка.

– Вот вы слышите, как это звучит? Будто мы о ребенке говорим. О школьнике, который двойки носит, и его нужно на перевоспитание отправить. А ему уже много лет. Он не полетит к вам «на каникулы», даже если я куплю билет. Он же понимает, что вы тут будете его пилить…