Сергей Яковлев - Советник на зиму

Шелестя в снегу широкими шинами, вплотную обогнал и затормозил солидный лимузин.

— Что случилось? Скорее в машину!

Несговоров сразу узнал этот властный голос.

Водитель качал головой:

— Ну, Маргарита Разумовна, всегда вы подберете какого-нибудь несчастненького!

— Везет мне, Вовочка. У нее и страховки-то, поди, нет? — Она обернулась к Несговорову, уже протиснувшемуся на заднее сиденье. — И регистрации?.. Ладно, что-нибудь придумаем. Гони в больницу, Вова!

— Да ведь это крюк какой, Маргарита Разумовна!..

— Тебе-то что, милый? Ты на службе. Помалкивай давай.

— Да я так, я ничего… Еще заразу какую подцепим…

Возле больницы Маргарита Разумовна попросила Несговорова подождать ее в машине. Вернулась через несколько минут, показавшихся ему вечностью, сообщила:

— Я договорилась, вас примут. В случае чего сошлетесь на Касаткину. Запомнили? Касаткина! Бегите скорей, и чтоб все у вас обошлось, тьфу-тьфу. Отравилась чем-нибудь. Нынче такие продукты!..

— Я ведь так и не снял плакат, — зачем-то повинился Несговоров, на секунду задержавшись с Дашей на руках возле машины. Должно быть, он просто не придумал, как еще можно выразить благодарность.

— Еще успеете! Удачи!..

Узкий полутемный коридор: неровный бетонный пол, облупившиеся стены. Возле двери, из-под которой пробивается свет — каталка со стариком, накрытым одеялом. У изголовья склонился худенький мальчик. На полу корчится и стонет женщина в задравшемся пальто, прижимая к животу круглые голые колени. Возле фанерной скамьи полулежит видавший виды мужик, с пьяной растерянностью смотрит на свои раздробленные ноги в набухших кровью штанинах…

Тут некого и не о чем было спрашивать. Но Несговоров все-таки спросил:

— Где оказывают первую помощь?

— Мы все туда, — тихо откликнулась детская фигурка. Это не был мальчик: на Несговорова смотрели затравленные, давно выплаканные глаза маленькой изможденной женщины с желтым лицом, судорожно прикрывавшей ладошками восковой череп старика на каталке — точно желая защитить его от нападения хищной птицы. Старик был первым; она стерегла его очередь.

Несговоров с Дашей опустился на скамью. С кем могла договориться Касаткина? С врачом?..

Шумно отворилась входная дверь; два санитара в стеганых ватниках проволокли по коридору человека со вспоротым животом; кишка его тащилась рядом, оставляя на бетоне кровавые зигзаги. Желтолицая тревожно подалась было навстречу, чтобы напомнить санитарам о своих первоочередных правах, — и сразу сникла, сморщилась, отворотилась в угол.

Окровавленное тело втащили в кабинет. Очередь оказалась на одного пациента длиннее.

Даша стала совсем неслышной. Несговоров нащупал губами трепещущую жилку на ее виске: биения куда-то уходили, делались реже и слабее. Все решали минуты. Если Касаткина договорилась о приеме, почему бы не войти в кабинет напролом, как санитары неотложки? Сколько там врачей? Может, они болтают, пьют чай и не догадываются, что здесь умирают люди? Касаткина большой начальник, они не посмеют отказать. Даже если она не говорила с ними, одно упоминание ее имени сыграет роль. Чего же он медлит? В жертву каким условностям готов принести родную Дашу? Кто ему мешает, эти? Потерявшая разум изнасилованная шлюха? Пьянчужка, по своей вине попавший под колеса? Старик, который все равно даст дуба?..

Несговоров видел обескровленное лицо старика с высоким лбом и породистым горбатым носом. Женщина по возрасту могла быть его дочерью или невесткой. Мужская кофта на узких опущенных плечах, грязные заношенные джинсы, стоптанные полусапожки… Весь ее вид выражал отчаяние. Казалось, ей было совестно перед стариком за муки безропотного и беспомощного ожидания у спасительной двери, но совестно и перед теми, кто был от этой двери еще дальше, чьи шансы на спасение отнимала в том числе и она… На Несговорова, как будто слыша его мысли, несущие угрозу, она то и дело бросала виноватые и умоляющие взгляды. И, чтобы самой избавиться от страха, твердила старику, оглаживая его голый череп:

— Ты только не волнуйся. Все будет хорошо. Только не волнуйся, ладно? Ладно?..

Не слишком убедительная, вымученная, с оглядкой на посторонних интонация вдруг натолкнула Несговорова на страшную догадку: не сумев в такой час уединиться со своим отцом (или кто бы он ей ни был, этот старик), чувствовать одного лишь его и для него одного жить, эта несчастная, скорее всего, обречена его потерять.