Иван Алексеев - Светлые истории

— Вообще, меня достал этот капитализм, — продолжала Ирина. — Я хочу жить при социализме, по справедливости.

— По справедливости жить хорошо, — согласился Третьяков. — Но социализм не из этой серии. Тот же капитализм, только государственный. И, как оказалось, легко превращается в капитализм обыкновенный и воровской. Мне интересно, как долго нам будут морочить голову о святом праве собственности. Пока что морочить голову не боятся. Открыто говорят, что приватизация была воровской, но пересматривать ее итоги не будут. Вряд ли так у них получится. Если не сможет спросить наше поколение, спросят следующие. Вопрос в том, как богатые ответят? Судя по Украине, могут начать убивать.

— Я про Донбасс уже ни слышать, ни смотреть не могу, — сказала Ирина. — Семилетняя девочка гуляла с мамой во дворе. Упала мина. Девочке оторвало ногу… Не понимаю, как там можно жить, ходить на работу? Я бы давно бросила все и уехала. Ты зря мне не веришь. Не улыбайся! Если я решаю, то делаю.

— Не знаю. Сложно решиться. Поставь себя на их место. Это их земля. Почему они должны убегать? Всю жизнь наживали хозяйство и все бросить?

— Какая земля, какое хозяйство, если убивают?

— Каждый надеется, что убьют другого, — ответил Третьяков. — Мы любим себя обманывать. Пока не увидим своими глазами, не поверим. Мы как рассуждаем, когда хотим себя обмануть? Да, убивают. Но это других. В другом городе. На соседней улице.

— Я вот не знаю, что бы делал в такой ситуации. Десять раз бы вертел и так, и эдак.

— А я знаю! Там все понятно, о чем думать? Или беги, или защищайся!

— Ну да, конечно. Но от кого защищаться? Ты видела хохлов, попавших в плен к ополченцам? Спрашивают: «Ты зачем пошел воевать?» — «Сказали, что посадят, если не пойду». — «А зачем контракт подписал?» — «Так раз пошел, зачем от денег отказываться?» — «И сколько тебе платят?» — «Две тысячи триста». — «А сколько на гражданке зарабатывал?» — «Две тысячи». — «И ты из-за трехсот гривен пошел убивать? Ты хоть понимаешь, как тебя развели?» — «Теперь понимаю».

Ирина не до конца поняла, к чему клонит Третьяков. Она давно уже считала его единственным мужиком, к которому можно прислушаться, и часто заранее соглашалась с его оценками, но иногда ей казалось, что его слова ее задевают, и тогда она замолкала, болезненно переживая услышанное. Теперь она тоже замолчала, потому что сравнила украинского вояку, о котором говорил Дима, с мужем. Ей не то, чтобы стало обидно от этого сравнения, просто ей всегда казалось высшей несправедливостью, когда образованные, много знающие и хитрые люди пользуются доверчивостью людей простоватых и знающих меньше, обманывая их. В ее понимании такой обман был равносилен обману ребенку. Это было грешно. А из слов Третьякова она услышала, что он относится к этому иначе. Был какой-то подтекст, который она хотела понять.

Света с Лизой вчера тоже рассуждали не как Ира, но она знала, что им ответить. Когда речь зашла о мужьях и не только, они сначала, как водится, посмеялись. Потом Лиза рассказала, как ей приходиться скрывать от мужа подарки своего одноклассника. А Света сказала, что мужья сами виноваты, если их женам дарят подарки, и что она так бы и заявила своему Игорю, если бы ей кто-нибудь что-нибудь подарил. Потом пришлось отвечать Ире. Она сказала, что не взяла бы никакие подарки. Не потому, что боится Антона, а потому, что ей было бы трудно смотреть ему в глаза. Ее муж ничего не заподозрит. Он такой простак, что поверит всему, что она ему скажет. Но как после этого она будет смотреть ему в глаза?

Третьяков ходил к Ирине, как к единственной живой душе на предприятии. То есть душ на работе было много, но они настолько были заняты материальными интересами, что поговорить по душам было не с кем, особенно в последнее время.

Материальное начало на предприятии победило окончательно, работать стало неинтересно. Руководителям отделов и направлений установили немыслимые зарплаты, как будто они выполняли такой же объем работы, как все остальные работники вместе взятые. Начальник направления получал раз в двадцать больше ведущих специалистов. Получалось, что он один должен успевать делать столько же, сколько двадцать сотрудников вроде Третьякова. Двадцати Третьяковых в его распоряжении не было. Было четверо. И еще тридцать специалистов уровнем пониже, включая инженеров и техников. Все время начальника по факту уходило на командировки, звонки, совещания и распихивание работы по людям, которые эту самую работу и выполняли. Конечно, держать руку на пульсе проблем — задача не простая. Но все равно цена такой работы впечатляла. Неудивительно, что у людей пропал интерес придумывать что-то новое, улучшая чужое благосостояние, остался один голый расчет.