Иван Алексеев - Светлые истории

Мужу хватило ума послушать женщину из управления персоналом и не пойти к станку, где платили в два раза больше. Там устроили настоящий конвейер, где и молодежь не выдерживала. Он устроился на небольшую зарплату завхоза одного из зданий: следил за порядком, делал разные работы, требовавшие и не требовавшие сноровки и понимания, от такелажных дел и ремонта окон, дверей и кресел руководства до замены унитаза и покраски бордюров. Командовали им три человека, но так, что, казалось, у них это была одна из основных функций. Здание было большое. Работа, мелкая и не только, которую еще надо было придумать, как сделать, была всегда. Отдыха практически не было. Раза три по пять минут можно было попить чай с водой из кулера. Полчаса на обед.

На Новый год и в день рождения предприятия руководство отчитывалось о больших успехах коллектива, организовывало общий стол, платило небольшие премии и рассказывало про озабоченность текучкой рабочего класса и усилия, направленные на ее снижение: раздачу спецовок и рукавиц, проверку соблюдения правил охраны труда, улучшения качества питания в столовой, обещание премий не проштрафившимся и выделение льготных путевок в санатории ветеранам.

Завод был на другом конце города. На работу Антону приходилось подниматься чуть свет. Когда однажды зимой весь транспорт встал после снегопада, и люди добирались на работу пешком, от него потребовали написать заявление с просьбой засчитать час опоздания в счет отпуска.

С больничными тоже была беда. Они на заводе не приветствовались, зарплаты из-за них практически не было. Лучше было, заболев, взять дни в счет отпуска или отгулы с последующей отработкой. А Антон, как на грех, стал часто болеть. Болезнь крутила его уже не раз в год, а чуть ли не через месяц. Он устал изворачиваться. А Ирина устала больше него. Ее муж был как большой ребенок. Иногда ей так было его жалко, как никогда она не жалела себя. Он не умел обманывать. Это было его главным недостатком, жить с которым становилось очень непросто.

Не удивительно, что они оба обрадовались, когда Антона пригласили поработать решившие запустить производство новые хозяева раздерганного на цеха его родного комбината. Первый месяц работы на старом месте у него даже горели глаза. Особенно когда он рассказывал, как ему пообещали платить больше, чем он получал завхозом, и как он там нужен — без него и его приятеля никто не знает даже, как заводить какую-то крагу, не говоря уже о технологии заливки бетона.

Муж поостыл, когда получил первую зарплату. А когда уже не три, а пять начальников стали требовать большего усердия от их бригады из двух опытных и двух молодых рабочих, поостыл еще больше. Ирина молча слушала, как он гордится тем, что они с другом не идут на поводу, отказываются работать внеурочно, и что попытки начальства заменить их в выходные дни гастарбайтерами кончаются ничем. Вмешиваться она больше не собиралась: видела, что он и так устает, а больших денег от него давно не ждала — на себя бы зарабатывал. Хоть с отгулами теперь у него было проще и не будил спозаранку — уже хорошо.

Вот только про себя она продолжала удивляться, почему такие люди, как ее Антон, которые умеют делать все своими руками, вынуждены работать за кусок хлеба на вряд ли умеющих трудиться богачей?

— Они какие-то краги заливают, — решила она досказать про работу мужа, чтобы Дима больше не спрашивал. — Успевают за смену сделать две штуки. А от них требуют три. Начальники то ли в технологии не разбираются, то ли включают дурака. Супруг им говорит, что быстрее делать нельзя по технологии. Вот этапы: раз-два-три. Высушить надо обязательно, что-то там еще. «А почему вы сейчас не работаете?» — «Так как раз ждем, когда бетон высохнет». — «А вы не ждите, вы делайте что-нибудь еще». — «Что делать?» — «Да хоть цех подметайте, если больше делать нечего!»

— Представляешь, какие дураки? Мужики хоть отдохнут, пока дожидаются. Будто начальники не знают, что такое физическая работа. Требуют, чтобы народ оставался вечерами, выходил работать в выходные, раз они в рабочее время сидят и отдыхают. Ты представляешь? Я вижу, каким муж приходит домой. Никаким. Они физически не могут больше работать.

Ирина разволновалась, покраснела. Ей трудно было сдержаться, когда речь шла о муже или сыне. Обидно за них, просто очень обидно.

Волнение делало остроносую худую женщину похожей на испуганную птицу. Волновалась она часто. Третьякову казалось, что она боится всего на свете. Он не знал, как можно так жить.