Иван Алексеев - Светлые истории

Пожилая пара с чемоданом, сумками и арбузом, чертыхаясь, пыталась обойти застывшую в дверях вагона толстую проводницу с помятым лицом.

«Прошу не выходить из вагонов», — увещевал пассажиров стоявший на ночном перроне железнодорожник в форме.

Пробравшийся через проводницу дед назвал ему город Прянишникова.

«Нет, это Ярославль», — ответил ему железнодорожник.

«Какой Ярославль?» — опешил дед.

«Подождите, вы не в Питер едете? — сообразил железнодорожный начальник и быстро нашел выход. — Вы знаете, что. Вы идите назад в вагон и езжайте в Питер. А из Питера вас потом доставят на место».

Старикам это не понравилось; они говорили ему, что их ждут, будут встречать, и нервничали.

«Бардак какой-то! Вы зачем нас сюда завезли?»

«Сложилась такая ситуация», — не терпящим возражений тоном сообщил железнодорожник.

«У тебя много таких? — обратился он к проводнице. — А кто знает? Давайте, давайте, очухивайтесь! Просыпайтесь! Где начальник поезда? Составляйте список тех, кто следует не до Питера. Сейчас вы пойдете до Вологды, чтобы там этот список был. Предлагайте им добираться через Питер. Тех, кто не захочет, будем снимать и возвращать через Москву».

«Да вы издеваетесь, что ли? То Ярославль. Теперь Вологда!» — чуть не заплакал старик.

«Отец, я тебя очень прошу послушать. Еще раз говорю: сложилась такая ситуация. Вы не переживайте. Мы вас не бросим, доставим куда надо и в лучшем виде, но немножко попозже».

По пути в Вологду Прянишников услышал первые разговоры об экспрессе, подорванном кавказскими террористами. В Вологде их пересадили в следующий в Москву пустой архангельский поезд. Прянишников оказался в одном купе со стариками, пристававшими в Ярославле к железнодорожнику. Спросил, куда делся их арбуз. Старик огорченно махнул рукой. Переходить на другую платформу, куда подошел поезд из Архангельска, через мост было ему далеко; он полез по путям и еле забрался с них на платформу. А тяжелый арбуз, который он тащил из последних сил, ударился о бетонную стенку и упал, растекшись между шпалами красной липкой мякотью с большими черными семечками. Старик уговаривал себя, что если бы арбуз не упал, все равно бы прокис после удара. Впрочем, потеря арбуза его не очень огорчала. Питаясь слухами и домыслами, как все, он переживал за людей в подорванном поезде…

Проснулся Прянишников от осторожных толчков в плечо.

— Поднимайтесь, — сказала будившая его проводница, попросив собрать постельное белье.

Прянишников потянулся к телефону. Половина четвертого. Все-таки он уснул, а будильник не поставил. Если бы не проводница, на которую у него не было никакой надежды, через полчаса он бы поехал в Питер, и в третий раз, если считать два приснившихся, не попал бы на место.

Голова была удивительно ясной, хотя Прянишников дремал не больше часа. Он быстро собрался, благо собирать ему было особенно нечего, и пошел умываться. Все, о чем он думал, опять было с ним, и, бодро шагая в туалет, он с удовольствием прислушивался к стуку колес.

«Они есть, есть, они есть», — уже привычно хотел услышать под собой Прянишников, но услышал другое, — очень похожее, но другое. Ритм был тот же, но вместо «они» он слышал «мы».

Он не мог ошибаться, и это был не сон. «Мы есть, мы есть», — стучали ему колеса.

Вернувшись в купе, невысокий седеющий человек с круглым лицом встал перед зеркалом, дольше обычного зачесывая назад свои волосы.

«Все существа стремятся к счастью, поэтому нужно относиться ко всем существам с состраданием», — попытался он подшутить над собой словами народной мудрости.

«Мы есть», — продолжали стучать ему колеса, и чувство уверенности в том, что он все же добрался к себе, отодвинуло иронию, наполнив душу теплом и покоем.

Повесть поздней любви

«Все мои бессонные ночи

Я вложила в тихое слово

И сказала его — напрасно

Отошел ты, и стало снова

На душе и пусто и ясно.»

«Ничего

Не чаяла!

Увлеклась нечаянно!

Чаянно,

Нечаянно,

Но всё равно отчаянно!..»

Окно выходило на юг. Летом работники умственного труда закрывали его желтыми пыльными шторами, спасаясь от засветки мониторов. От жары шторы не спасали. Послеобеденное июльское солнце легко доводило температуру внутри комнаты до тридцати градусов. Дожидаться конца рабочего дня в такой обстановке казалось сущей мукой.