Иван Алексеев - Лебединое озеро

Она решила, что он не любит её и никогда не любил. Что он женился на ней оттого, что ему надо было жениться, а не по любви, и потому обманул. И что этот обман ей стал очевиден, когда дети выросли, и у неё оказалось достаточно времени спокойно подумать над тем, что было и что будет. Подумать о том, что он говорил и обещал ей, и что говорили ей его родственники. О том, что все и всегда ее обманывали и использовали. Что никому она не стала своей, и что так дальше продолжаться не будет.

Не отыскав хорошего в прошлом и страшась будущего, она выплёскивала своё отчаянье на мужа. Краснов слушал, как дрожал и срывался на крик её голос, как сыпались из уст страшные проклятия в его адрес, слушал и терпел, потому что когда силы покидали её, и она падала в изнеможении на диван, жалко было жену до слёз. Супруга почти выла по себе, исполнившей всё положенное и больше не нужной, и призывала смерть, чтобы никому не быть обузой, а он видел сквозь сотрясающееся редкими судорогами погрузневшее тело доверившуюся ему хрупкую девочку, которой досталось слишком мало тепла. Как мог, он пытался успокоить жену и взять в руки себя, потому что должен был терпеть, не прогибаясь под невидимое, бесформенно разлитое в воздухе, чёрное и неуловимое зло, пробуждающее ненависть, — зло, которое он подпустил в свою семью в силу собственной слабости и легковесного отношения к женским проблемам.

Краснов терпел, потому что не хотел идти на поводу чуждой ему незримой силе, овладевшей всеми средствами воздействия на людей и навязывающей с их помощью вроде бы простые решения. Сложившаяся общественная тенденция была для него очевидной — всё вокруг говорило о том, что легче и покойнее жить одному и для себя. Но для него это было очевидной неправдой, на которую покупаются слабые люди. Он не хотел осуждать тех купившихся, кого не знал, или кто был моложе него. Ему было достаточно примеров умудрённых жизнью ровесников — друзей и знакомых, поддавшихся искушению.

Он видел, как десятки лет жившие вместе люди, преодолевшие бытовые трудности, родившие и воспитавшие детей, решали вдруг, что жили неправильно, ущемляя свои законные желания, вроде как в неволе. И как они использовали появившиеся, словно по заказу, возможности круто поменять свою жизнь, — одни разводились, другие «временно» разъезжались и разбегались, чтобы отдохнуть друг от друга, третьи начинали больше любить себя и свои желания.

Но получили ли они то, на что рассчитывали? Счастьем там и не пахнет. Покой? Скука от него смертная, кому он нужен? И даже свобода их казалась ему фиктивной — свободой, замешанной на тоске одиночества. Всё равно ведь привычно толкутся друг возле друга, только с ожесточёнными сердцами.

Если Краснову поддаться эмоциям, они с супругой получат то же самое — озлобление и одиночество…

Главное, с чем не мог согласиться Краснов, — с тем, что он не любил. Разве мог он забыть, как раскрывалась его робкая душа в ответ на женскую искренность, доверие и доверчивость? Как окрепшие чувства, помноженные на ответный порыв доброты, рождали в нём чувство любви к другим людям и окружающему миру во всей его красоте, которую он, слепец, не мог без этого разглядеть? И как новые благодарные волны несли всё более сильное чувство к женщине, а отразившись, расходились кругами ко всем людям, кого он знал, видел и помнил, а потом поднимались вверх, всё выше и выше с каждым новым отражением, к невыносимо яркому свету, от которого захватывало дух…

Когда-то прочувствовав вольную радость открытия мира, Краснов не хотел соглашаться с силой, устами супруги озвучивавшей желание подчинять и владеть. Та любовь, о которой она говорила, — это ошейник раба. Причем это взаимное рабство, поданное под соблазном собственности.

Но толком объясниться с женой у Краснова не получалось. Она не понимала его. А он не мог выразить словами то, что понимал на уровне чувств. Он просто знал, что у него есть жена и взрослые самостоятельные дети. А ещё есть мама и тётка со своими многочисленными родственниками. И всё это его, кровное, неразрывное, ни от чего он не может и не собирается отказываться, какие бы бури не разыгрывались и не бушевали внутри и вокруг него.

Теоретическим основанием мужского терпения была почерпнутая из книг информация о влиянии половых различий на поведение людей. Как почти любая книжная мудрость, информация эта была практически бесполезной, никак не помогая взаимопониманию между полами, но помогала Краснову успокоиться, разумно объясняя самому себе то, с чем ему приходилось мириться.