Катя Саргаева - Мирное небо

— Жить, папа, означает — жить, навсегда. Вот что это значит, — язвительно ответила я.

— Ты не можешь со мной так поступить! Ты бросишь старика одного!?

— Ты даже не спросил, зачем я туда еду, с чего вдруг мне взбрело это в голову! Только о себе и думаешь!

Отец растерянно смотрел на меня, и тут меня прорвало, я вывалила на него все, что копилось во мне долгие годы.

— Зачем мне здесь оставаться? Что ты можешь мне предложить? Может быть свою любовь? Ах нет, об этом я могу даже не мечтать, ведь мама же запрещает тебе любить меня, как будто я воспалившийся аппендикс в животе вашей идеальной семьи. Я — девочка! Да как ты вообще посмел впрыснуть в нее дефектные сперматозоиды, недостаточно крепкие, из которых получаются девочки? Как ты посмел опозорить ее, обрюхатив девочкой, этим отродьем? Только за это меня уже нельзя любить! Что ты можешь мне предложить? Может быть поддержку? О, нет! Ты понятия не имеешь о том, что такое поддержка, что такое и в горе и в радости, ты умеешь только в радости, а в горе, ты Вера как-нибудь сама. Что еще, папа? Родительское тепло и уют? Опять мимо! Ты ждешь, что я создам его для тебя. Но ты немного перепутал, когда человек заводит детей, он берет на себя за них ответственность, и она длится не до совершеннолетия твоего ребенка, тебя с ней положат в гроб. Вот что значит быть родителем!

Я вернулась к сбору чемодана, я бросала в него все, что попадалось под руку. Мне хотелось поскорее убраться из этого дома, он был для меня интернатом, в котором нужно выживать. Я остановилась на секунду и повернулась к отцу, он неподвижно стоял в дверном проеме.

— У меня нет родителей. И никогда не было, — добавила я.

Я вложила в эту фразу всю свою горечь и разочарование. Мне казалось, что отец сейчас заплачет. Но я считала, что он заслужил это. Раздался звонок в дверь. Только тогда папа сдвинулся с места, все остальное время он просто стоял в дверях и смотрел, как вещи летят в чемодан. Он пошел открывать, это был Паша, я услышала его голос.

— Познакомься, — сказала я отцу, — это Паша, мой парень, с ним я уезжаю в Питер, мы будем жить вместе.

Паша пожал руку отцу, тот что-то невнятное ответил. Папа был разбит, куда бы он ни ступил, взрывалась мина, а он был посреди минного поля своей жизни. Тогда мне не было его жалко. Мы уехали, папу я увидела лишь через год, он приехал в гости на мой день рождения.

Я строила свою семью. Я из кожи вон лезла, что бы у меня было все по-другому, не как у моих родителей. Я во всем прислушивалась к Паше и давала ему быть мужиком. Правда у него не очень-то получалась, но я этого не видела. Я была ослеплена любовью. Паша сказал, что та квартира, в которую он меня привез его. Я не сразу обратила внимание на то, что соседи называли нас «новыми жильцами». Буквально через полтора месяца Паша пристроил меня в один университет преподавателем английского и французского языков, им понравилось, что на два языка может быть один преподаватель. Потом начался учебный год, все было хорошо, я даже не обращала внимания на то, что у нас были очень скромные зарплаты. Мы бесконечно любили друг друга, и этого было достаточно.

Однажды я обмолвилась о свадьбе, но Паша сказал, что уже был женат, и вообще не считает штамп в паспорте чем-то весомым и нужным. Я же люблю все необычное, а гражданский брак в то время как раз был чем-то необычным. Несмотря на то, что свадьбы в ЗАГСе у нас не было, он настоял, что бы мы именовали друг друга мужем и женой, даже кольца купил. Со своей мамой он знакомить меня тоже категорически отказался. Объяснил это тем, что мать его очень любила его бывшую жену и другую ни под каким соусом не примет. Это, мол, для моего же спокойствия. Отец его давно умер, других родственников не было. Ну что ж, нет, так нет, не особо-то и хотелось. Мы жили душа в душу, мы обожали друг друга, надышаться друг другом не могли. Он действительно любил меня. Мне не нужны были слова, я это просто чувствовала. То, что между нами случилось в момент «первого взгляда» действительно было общим. Вспоминая то, что мы чувствовали в тот момент, выяснилось, что чувствовали мы одно и то же. Удивительная вещь.

Преподавать в университете мне нравилось, спустя буквально пару месяцев после начала учебного года у меня появились любимчики, ими были те, у кого был талант к языкам, и те, кто очень старались, кто действительно хотел овладеть чужестранным языком. Меня любили студенты, не так велика была между нами разница в возрасте. Преподаватели же меня любили далеко не все, я же была «выскочкой», предлагала новые методики обучения, которые казались мне более логичным и лучше усваивались теми, кому языки давались трудно. Однажды мне ректор прямо сказал, что бы я не сильно-то увлекалась, инициатива во все времена имела инициатора. Мне было обидно, но я сделала вид, что все поняла и подчинилась. На деле я преподавала так, как считала нужным, просто не распространялась об этом. Ректор был в курсе, уж не знаю, кто ему сболтнул об этом, но тему эту он больше не поднимал.