Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Салют-суперфосфат! – Передо мной стоял улыбающийся Жека. – Чего грустишь?

– За державу обидно.

– Не то слово! Слышал вчера?

– Слышал.

– У нас сегодня только и разговоров про Тарковского и Ковригина. Какие вы все-таки молодцы, что не исключили его! А чей голос был – решающий?

– Может, сам догадаешься?

– Тво-о-й?! – Глаза Жеки округлись, как пуговицы. – Вре-ешь!

– Зачем?

– А почему тогда они про тебя не сказали?

– Пожалели, наверное.

– И что тебе теперь за это будет?

– Не знаю. Пока вроде на свободе…

– Жорыч, мы с тобой!

– Спасибо, друг!

– В «ящике» расскажу – народ попадает.

– Особо-то не трепись! Ты меня и так с ксероксом чуть не подставил. Хорошо, не заметили, что страницы не хватало.

– Не может быть, я два раза пересчитывал.

– Плохо пересчитывал.

– Ну, прости, прости… Ребята тебе коллективное спасибо передают. Неделю «Крамольные рассказы» обсуждаем.

– Ну и что говорят?

– Так дальше жить нельзя! Что-то надо делать!

– Это и без Ковригина всем ясно.

– Ты когда домой вернешься? Бегать не с кем.

– Куда бегать? Ты сказал, твоя Иветка с мужем сошлась.

– Передумала. Возвращайся! На Нюрку смотреть больше не могу, с ней спать – как мороженую курицу грызть.

– Ты же развестись хотел из-за сберкнижки?

– Лизку жалко. В этом возрасте девочке без отца никак нельзя. Потерплю. Но квартальную премию больше отдавать не буду.

– Совсем?

– Половину. Скажу: срезали.

– Сурово, но справедливо. У моих-то был?

– Нет еще, но к нам твоя Нинка заходила…

– Про меня спрашивала?

– Нет, будто тебя в природе вообще не существует.

– Понятно. А зачем приходила?

– За рецептом пирога с грибами. Помнишь, Нюрка на Новый год пекла?

– Помню.

– Наверное, гостей Нинка ждет. Смотри, уведут жену! Как, кстати, там твоя актриса, освоил?

– Ага.

– Ну и как?

– Голливуд! Такого со мной еще никогда не было!

– Говорят, они вообще без комплексов. Но ты только не вздумай к ней уйти!

– Это почему?

– Публичные женщины. Намучаешься.

– А ты-то почем знаешь? У тебя же актрис не было.

– У меня была гримерша из ТЮЗа, но она мне такого понарассказывала… Слушай, Жорыч, а ты Олега Битова, который в Венеции пропал, знаешь?

– Видел пару раз в «Литературке».

– Мог он сбежать?

– Мог. В клетчатых пиджаках все время ходит.

– Ну ладно, мне пора. – Жека глянул на часы и полез в сумку. – Вот – тебе от нашего коллектива!

– Что это?

– Календарь твоих биоритмов до двухтысячного года.

– Как это?

– А вот так: вводят в машину пол, год и день рождения человека, а потом рассчитывают биоритмы по специальной программе с учетом гороскопа, вращения Земли, геомагнитных колебаний и разной другой хрени. Смотри! – Мой друг развернул длинную гармошчатую распечатку. – В каждой строке дата и четыре показателя: интеллектуальное, эмоциональное, физическое и сексуальное состояния. Три энергетических уровня условно обозначаются так: минус, ноль или плюс. Если четыре минуса, из дома лучше не выходить, можно и дуба дать. А когда четыре плюса – это вершина! В такой день все получается, в том числе и дети. Но обычно фифти-фифти: два плюса и два минуса…

– Откуда же такая роскошь?

– Один наш умелец лудит. Мы ему для этого машинное время специально экономим. Уникальная программа! Вообще-то за свой БЭК он с людей четвертак берет. Но тебе бесплатно – из уважения!

– Спасибо… – Я полистал БЭК.

– Жорыч, чуть не забыл: у Клары Васильевны кабачок сперли.

– Как сперли? Она же все время в дозоре. А кто?

– Непонятно. Пошла в магазин, на стреме оставила мужа, а он к телевизору отбежал: там «Футбольное обозрение» повторяли. Вернулся через пять минут – овоща нет. У мужика гипертонический криз. Он же Клару боится – жуткое дело. Еле откачали…

– Когда это случилось? – осторожно уточнил я.

– В понедельник.

– Точнее?

– В районе обеда.

– Вот оно как…

– За такие вещи морду бить надо! – сурово проговорил мой друг.

– Согласен, и у меня есть такое ощущение, что вор уже наказан, причем сурово.

– Ты телепат, что ли?

– Отчасти.

– В восемьдесят пятом кто станет чемпионом мира по хоккею?

– Снова мы.

– Доживем – проверим. Ладно, я побежал… Возвращайся, Жорыч! Полки твои прибьем. Ну, хватит дурить-то! – Он махнул рукой и скрылся за мутными стеклянными дверями.

Я ошибся. В 1985 году в Праге «золото» взяли чехословаки, «серебро» – канадцы, а нам досталась «бронза». Ипатов развелся лет через десять, в начале 1990-х. Он внезапно и без памяти влюбился. Дело было так: сослуживец отмечал юбилей жены, и та потребовала, чтобы для ее одинокой подруги был непременно приглашен кавалер, желательно холостой. Озадаченный муж позвал Жеку, который в известной степени был свободен, так как в очередной раз собрался разводиться с Нюркой. За столом Ипатова и подругу (назовем ее Милой) посадили рядышком. Мой друг, обычно разговорчивый, в тот день потерял дар речи, впал в сладкий столбняк и только боязливо косился на благородный профиль соседки, излучавшей заполярное равнодушие. На робкое предложение подлить вина она ответила холодным кивком. Я давно заметил: чем чувственней женщина, тем неприступней кажется она при первом знакомстве. Так бы у них, наверное, ничего и не вышло, но выручила юбилярша. Она переживала за подругу, изнывавшую от постельного одиночества, и отдала ей билеты на Таганку, подаренные кем-то из гостей, но при условии, что в театр Мила пойдет с Ипатовым. Когда во втором акте, выпив для храбрости в буфете коньяка, Жека в отчаянии положил руку на колено истосковавшейся дамы, его шарахнуло так, будто он потревожил высоковольтную линию. После спектакля домой мой друг не попал, он вообще исчез на несколько дней, которые провел в постели с женщиной своей мечты. Вскоре Жека перебрался к ней. Ипатову было за сорок, но с Милой он переживал нечто невообразимое. Иногда он звонил мне со службы и, понизив голос (наверное, еще и прикрыв трубку ладонью), спрашивал: