Елена Чижова: Город, написанный по памяти

Не иначе, мстили по-мелкому за давнюю, новгородскую, историю – мамино скажи им там .

Речь, разумеется, о нашем стане. Те, что приглядывали за нами из-за периметра, искали защиты от безвременья в крайнем, чтобы не сказать – махровом, цинизме.

Если обратиться к самим правилам, суть дела такова. В здешнем высокоорганизованном пространстве любой текст, претендующий на то, чтобы называться «петербургским», должен быть высокоорганизован (выражаясь швейным языком: сложно скроен). Безо всяких ужимок и уверток: читатель-де попроще не поймет. Расчет на опытных читателей, читателей-профессионалов, каждый из которых сродни археологу: под верхним, нарративным, слоем он способен, а значит, имеет право обнаружить и другие слои.

В свою очередь это означает, что по само́й своей природе здешний текст сугубо иерархичен. Он – сложная конструкция, обладающая разветвленной внутренней структурой, строя которую, необходимо осознавать, где у нее – а, значит, и у вас – «верх», а где «низ». Плохая новость в том, что выбор между бытописанием и трагедией заведомо исключается: в пространстве нового «петербургского текста» меж ними, как меж Невой и небом, стерлась грань. Есть, однако, и хорошая: коли выбор сделан правильно, все, что ушло в подтекст, проявится само.

Еще одно, но непреложное: новые экзистенциальные и культурные смыслы (граница так же сомнительна) вырастают не на пустом месте, а пробиваются из недр генетической памяти. Иначе и заводиться не стоит: в здешних гнилых и топких болотах сгинет все, что лишено корней.

В пользу этой версии говорит и другая история. Тогда же, году в 1963-м (за точность даты не ручаюсь), в Русском музее проходила выставка дворянского портрета. Услыхав объявление по радио, бабушка Дуня заявила, что должна непременно ее посетить. Опираясь о мамину руку, она обходила выставочные залы, ненадолго задерживаясь у каждого мужского портрета, пока – остановившись напротив одного и не глядя на маму – сказала тихо, но твердо: «Это – твой дед».

Вы спросите: а как же Васса Борисовна, в девичестве Храпова, и ее невестка Рашель, жена любимого сына? Но, согласитесь, одно дело, если сын женится на красавице иудейке, другое – отдать свою , православную, красавицу за нищего еврея. Да и где им было бы встретиться – в какой, Господи прости меня, булочной, в которой мама, богатая наследница, сидела бы за кассой?

Повторю: при том необходимом и, похоже, достаточном условии, что российская жизнь не подвергнута колесованию. Как ни странно, ни горько осознавать, но именно круговращению этого пыточного колеса, на котором ломались социальные и национальные суставы-сочленения, я (не абстрактная дочь своей матери, а я как таковая: в русско-еврейской плоти и крови) обязана своим появлением на свет.

Второе начнется в середине тридцатых и пойдет с этих пор крутыми перекатами – вплоть до смерти «Отца народов, Великого вождя».

Формальным поводом послужил дипломатический конфликт с Великобританией, порожденный политикой СССР по «экспорту революции». Его следствием стало расторжение торговых отношений. Внутри страны этот, в сущности, провал советской внешней политики преподносился как подготовка к новой интервенции со стороны иностранных государств. На его фоне и началось нагнетание «предвоенного психоза».