Дана Делон - Непрожитая жизнь

Я ожидаю увидеть в ее взгляде раздражение и злость, но вижу лишь боль. Человеческую боль. Мои слова попали в цель. В самое сердце. Но я не извиняюсь за них, я тихо выхожу из класса и прикрываю за собой дверь, оставляя ее наедине с этой болью.

Она хочет, чтобы я притворялась, делала вид, что все хорошо, что я нормальная. Но я ненормальная, у меня болит душа, и мне плевать, если другим неприятно смотреть, как я страдаю. Мне плевать, что этот мир любит веселых, молодых, успешных кукол. Я другая – грустная, молчаливая. Мы с тоской стали одним целым, и я не собираюсь притворяться, будто все хорошо. Я не собираюсь улыбаться, когда хочу плакать. Но плакать и тонуть в жалости к себе я тоже не намерена.

Я выхожу из школы и быстрыми шагами иду по улице. Сегодня шестнадцатое июня, в этот день восемнадцать лет назад я появилась на свет. Не знаю зачем, с какой именно целью. Может, просто так, а может, и нет, но какая к черту разница? Когда ты ребенок, ты мечтаешь скорее стать взрослым и принимать собственные решения. А потом вырастаешь и начинаешь мечтать, чтобы кто-нибудь подарил тебе книгу с заковыристым названием «Как жить на этой планете», где по пунктам расписано все, что от тебя требуется.

Сильный ветер треплет волосы, я поднимаю голову. В небе клубятся черные тучи, и я улыбаюсь – погодка в мой день рождения как раз под стать настроению. Я накидываю на голову капюшон толстовки, но не пытаюсь найти укрытия, с нетерпением ожидая первых капель дождя. Ухмыляясь, я выхожу к музею Родена. Обещанная буря распугала туристов, поэтому перед его дверьми не стоит привычная длиннющая очередь. Но я все равно не захожу туда, теперь каждый музей напоминает о тебе, Рафаэль, и о нашем первом поцелуе. Я иду все дальше и дальше под зарядившим дождем. Мимо Дома Инвалидов, вдоль эспланады, и крупные капли секут лицо, а я все иду и иду. Чувствуя, как промокает обувь, я выхожу на мост Александра Третьего. Для меня это особое место. Я провожу рукой по перилам, здороваясь, говоря мосту, что я тут и он не один. Ветер неистово ревет и бьет меня по лицу, я закрываю глаза и прислушиваюсь к нему, давая себе ощутить его холод и злость. Я раскидываю руки в стороны и мысленно прошу его забрать меня с собой. Сделать меня такой же, безумной, свободной и сильной.

Если бы я была ветром, я бы облетела весь свет в поисках тебя, Рафаэль. И я бы нашла тебя. Я бы коснулась тебя легко, еле ощутимо, ты бы не увидел меня, но почувствовал. Ты бы ощутил мою боль, мою любовь, мое неистовство. Я бы смотрела тебе в глаза и нежно касалась твоего лица, а ты бы думал, что тебя щекочет ветер, но это была бы я. Я бы играла с твоими волосами и водила пальцем вдоль губ. И я бы всегда была рядом. Летала за тобой по пятам, повсюду следуя за тобой. Девочка-ветер, девочка-любовь, девочка – разбитое сердце. Но я не ветер… как жаль, что я не ветер, думаю я. Я смотрю на этот мост и думаю уже о тебе, Мика, о том, знаешь ли ты, что происходит со мной. Может, ты стал тем самым ветром, который только что пытался подхватить меня в диком танце. А может, ты пытался обнять меня и успокоить. Нравится ли тебе быть ветром? Ощущаешь ли ты ту самую свободу, о которой мечтал? Как всегда, на мои вопросы нет ответа.

Я спускаюсь вниз, к Сене, и кидаю рюкзак на землю. Молния разъезжается, и из рюкзака высыпаются книги. И знаешь, что за книга привлекла мое внимание, Мика? Твоя. Я и забыла о ней, хоть и повсюду таскала с собой, не открывая и даже не вынимая из рюкзака. Я поднимаю ее мокрыми руками, сажусь на холодные ступеньки, шепчу название: «Поющие в терновнике», и раскрываю в поисках сокровищ, отмеченных тобой загнутыми уголками. Я нахожу одну-единственную страницу и, затаив дыхание, читаю вслух выделенный простым карандашом абзац:

«Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет ее кинуться на острие и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ей сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поет, поет до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, – мы знаем. Мы понимаем. И все равно – грудью на тернии. Так будет всегда».

На глазах выступают слезы. Да, Мика. Все равно грудью на тернии, и так будет всегда. Я поднимаю голову к небу. Я знаю, ты слышишь меня, где бы ты ни был.

Эти скалы вдохновляли и продолжают вдохновлять художников и писателей, такие страшные и захватывающие, им присуща пугающая, злая красота. Я поднимаю голову к серому небу, с которого с самого утра льет. Знак перед подъемом на скалу предупреждает об опасности обвала в дождливую погоду, но я поднимаюсь. Ноги немного скользят, но мне хочется оказаться выше, как можно выше и дальше от остального мира. И только наверху, останавливаясь у самого края, я полной грудью вдыхаю воздух. Здесь берег обрывается грозными скалами, о которые разбиваются бушующие морские волны. Я замираю, я просто не могу пошевелиться, потрясенный осознанием того, насколько грозной может быть природа. Моя толстовка насквозь промокла, и я чувствую, как капли воды стекают по лицу. Я вижу перед собой силу. Силу, могущество, гнев. Я где-то читал, будто эта скала похожа на голову слона, чей хобот уходит в море. Но я не вижу ничего подобного, я вижу огромные арки и смерть. «Этрета – идеальное место для того, чтобы свести счеты с жизнью», – думаю я и смотрю вниз. Ноги делаются как ватные, страх сдавливает сердце. Здесь очень высоко, уверен, вниз лететь метров сто, чуть меньше или чуть больше, значения не имеет. Самое главное – это ощущение. Страх вперемешку с волнением. Закрываю глаза и думаю о тебе, Мика. И о ней. Пытаюсь понять, что же творилось в ваших с ней головах. Она выследила меня, потому что думала, что я – это ты? Я раскрывал ей душу, рассказывая о тебе, а она… Знала ли она, что ты мертв? Если знала, почему молчала? Я не могу этого понять. Вдох-выдох, вдох-выдох. Смотрю в море. «Оно молочного цвета», – звучит в моей голове, и мне хочется зажать уши. Но я знаю, это не поможет. Ведь этот голос, лицо, тело – все это внутри меня. Мне хочется крикнуть: «Уйди вон из моей головы, пошла прочь!» Но я знаю, она не уйдет. Она останется в темных закоулках моего сознания, напоминая о себе чаще, чем мне хотелось. Почему я не называю ее по имени? Потому что без имени она менее реальная. Без имени она может быть лишь плодом моей фантазии. Моим сном. Но у нее есть имя. И я его знаю. Имя, которое перевернуло все внутри меня вверх дном.