Халлдор Лакснесс - Рыбаки уходят в море… Исландская новелла

Мы привязали лодку к большому камню на берегу. Дудда встала на борт и хотела прыгнуть на сухое место, суденышко накренилось, и я еле успел схватить ее в охапку. Что за божественный миг! Я чуть не упал обратно в лодку.

— На сушу не так-то просто выбраться, — сказал я, в награду за что получил улыбку и горящий взгляд.

— Надо же быть такой неуклюжей, — произнесла Дудда. Некоторые девушки, заметь, так умеют извиняться за собственную неловкость, что она уже и неловкостью не кажется.

Через несколько шагов мы очутились в маленькой долине, склоны которой были сплошь изрезаны мелкими промоинами. Долина была маленькая, неглубокая и, казалось, вилась между камней, точно море в шхерах. На всей природе лежал такой по-осеннему грустный отпечаток впустую прошедшей молодости, что у меня сжалось сердце. Как знать, быть может, уже завтра разнепогодится и выпадет снег?

— Ты что, боишься? — крикнул я Дудде, видя, что она в нерешительности остановилась возле камней.

— Нет, — отвечала Дудда, по-прежнему не трогаясь с места.

— Сними туфли и иди в чулках, — посоветовал я.

— Ты думаешь, так будет лучше?

— Ну конечно. Но если хочешь, я вернусь назад и перенесу тебя.

Дудда сняла туфли и чулки. С женщинами всегда так, они все делают по-своему. У них на все есть собственные способы, либо обворожительные, либо препротивные. Чаще все же последние, ты не находишь?

Ну вот, значит, поднимаемся мы с ней по круче. Да, чуть было не забыл, перед этим она довольно долго копалась, снова надевая чулки. Ах, ее икры. Не меньше сорока сантиметров в окружности, плавно сужавшиеся к щиколотке. Дорого я бы дал за счастье погладить эти икры, но мне так и не довелось этого сделать. Да.

Мы присели на камни, а сперва искали редкие травы, которые растут в скалах. Не помню, нашли мы что-нибудь или нет. Помню только, что я взял руку Дудды в свою, пощекотав ее сначала стебельком аира. Для чего-то ведь создал бог эти стебли.

— Дудда, — сказал я. Больше я ничего не сказал. Вместо этого сделал еще одну попытку. Но она не отвечала.

— Почему ты не хочешь поцеловать меня? — спросил я. Помню, я очень рассердился. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? Ведь мы с тобой так много времени провели вместе этим летом.

— Я поцелую только того, кого объявят моим женихом, — вспыхнув до корней волос, сказала Дудда. Она складывала из камешков треугольник, причем довольно правильный.

— А если я попрошу тебя стать моей невестой?

— Но ведь ты уезжаешь. Я даже не знаю, вернешься ли ты сюда когда-нибудь.

— Дудда! Ты прекрасно знаешь, что я вернусь. Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя здесь одну, если мы будем помолвлены?

Ты ведь знаешь, чего только не обещают влюбленные. Конечно, с тех пор я больше там не показывался. Случая не было. Так сложилась судьба.

— Но хоть немножко я тебе нравлюсь? Скажи откровенно? — Уж конечно, мы со всей непримиримостью требуем полного отчета. У нас, видишь ли, будто бы даже появляются какие-то права на другого человека, неважно, что, быть может, мы собираемся натянуть ему нос.

— Да, — едва слышно произнесла она.

Случалось ли тебе услышать такое «да»? Это же полнейшая капитуляция, поражение из поражений. Это значит, что тебя уже нет, что ты превратился в какую-то совершенно иную человеческую личность. Это победа, но она слишком неожиданна, чтобы можно было ею воспользоваться.

— Дудда. — Глубоко тронутый, я не знал, что еще сказать. Но мне показалось, что уж теперь-то я могу обнять ее. Она сидела неподвижно, словно… ну, хотя бы уступ, служивший нам скамьей.

Да. Как видишь, я все ж таки начинал смаковать победу.

— И ты уверена, что не забудешь меня к тому времени, когда я вернусь?

— Нет.

Она не выдержала и заплакала. Ты видел когда-нибудь, как плачет рослая, статная девушка? Представь себе дом во время землетрясения. Когда плачут маленькие девочки, все выглядит иначе. Так и хочется сказать: «Ну перестань же, детка. Все это пустяки. Дай я вытру тебе щечку». А тут вдруг перед тобой плачет рослая, статная девушка! Больно смотреть. Она плачет всем телом, и, даже если душа больше уже не плачет, тело еще содрогается от рыданий.

Я вытер ей слезы носовым платком, и она положила голову мне на грудь. Мы долго сидели молча. Когда любовь так печальна, слова не идут на ум.

— Дудда, дорогая, — сказал я, осторожно поворачивая голову, чтобы видеть ее лицо. — Я непременно вернусь, если только ты будешь помнить обо мне. — Она взглянула на меня своими большими глазами, серьезно и торжественно, точно королева, а королевой девушка становится только от любви. Потом сказала, подчеркивая каждое слово: