Луиза Эрдрих - Круглый дом

Мама с отцом должны были вернуться к обеду, и я не спеша крутил педали, выбирая кружной маршрут к дому, потому что у меня снова возникло нежелание их видеть. Но мне не хотелось и оказаться там, где я мог бы столкнуться с Соней. Стоило мне подумать о ней, как я вспоминал все. В моем воображении опять возникал лоскут в сине-белую клетку, и я пытался задвинуть глубоко-глубоко осознание, что в затопленной машине лежала та самая кукла. Выбросив куклу, я, разумеется, уничтожил важную улику, которая могла бы указать на местонахождение Майлы. Точнее, ее трупа, спрятанного в таком непредвиденном месте, что даже собаки его не нашли. Но я отогнал мысль о Майле. И о Соне. И еще я старался не думать о маме. О том, что, возможно, произошло в Бисмарке. И из-за всех этих путаных мыслей мне не хотелось идти домой или оставаться одному. Эти мысли внезапно нахлынули на меня, накрыли мозг, как снежная буря, растревожили сердце. Я ехал, стараясь выбросить из головы вообще любую мысль, и направил велик по грунтовой тропинке вверх по склону холма за больницей. Я стал усердно курсировать то вверх, то вниз, подпрыгивая на кочках так высоко, что при приземлении растрясал все кости. Так я кружил и кружил, тормозил, разгонялся, взбивая тучи пыли, которая забивала мне рот, пока я не вспотел как мышь и мне не захотелось пить и есть. И в конце концов я отправился домой.

Пёрл услыхала мой велосипед издалека и ждала в конце подъездной дорожки к нашему дому. Я слез с велика и прижался лбом к ее мохнатому темени. Мне захотелось поменяться с ней местами. Я гладил Перл, когда услышал мамин вскрик. И еще вскрик. А потом между вскриками услышал папин тихий голос. Ее голос то взлетал, то затихал – в точности как я на велике ездил вверх-вниз по склону холма, после прыжка с грохотом приземляясь. Наконец мама перешла на удивленное бормотание.

Я стоял, не выпуская из рук велосипедный руль. Перл не отходила от меня. Наконец отец вышел через дверь кухни на двор и закурил, чего я раньше никогда не видел. Его лицо пожелтело от измождения. Вокруг его глаз выступили красные круги, отчего казалось, под кожей набухла кровь. Оглянувшись, он увидел меня.

– Его отпустили, да? – спросил я.

Отец не ответил.

– Отпустили, пап?

Он затянулся сигаретой, молча глядя себе под ноги.

Весь бурлящий яд, от которого я избавился, наворачивая круги на велосипеде, вновь заклокотал во мне, и я выплеснул на отца поток глупых слов:

– Ты только и можешь ловить пьянчуг да воришек хот-догов!

Он с изумлением поглядел на меня и, пожав плечами, стряхнул пепел с кончика сигареты.

– Не забудь упомянуть про неплательщиков штрафов и нарушителей законов об опеке.

– Неплательщики штрафов? Ах, ну да. А разве на территории резервации где-то нельзя парковаться?

– Попробуй-ка поставь машину на стоянке председателя совета племени.

– И дела по опеке. С ними столько хлопот. Ты же сам говорил. У тебя власти ноль, папа! Большой круглый ноль. Ты ничего не можешь сделать. Тогда зачем пытаться?

– Ты сам знаешь, зачем.

– Нет, не знаю, – заорал я и пошел посидеть с мамой. Но когда я к ней вошел, то понял, что это бесполезно. Она смотрела невидящим взглядом на дверцу холодильника и, когда я шагнул к ней, сказала тихим отрешенным голосом:

– Вот и ты, Джо.

Когда вошел отец, она встала и медленной опасливой походкой двинулась вверх по лестнице, а он держал ее под руку.

– Не оставляй ее одну, пап! – испуганно попросил я, когда он спустился вниз. Но он даже не взглянул на меня и ничего не ответил. Я стоял перед ним как дурак, опустив руки.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я, не выдержав. – К чему стараться?

– Ты хочешь знать?

Он подошел к холодильнику, порылся в нем и вытащил что-то из глубин верхней полки. Принес на стол. Это была одна из несъеденных запеканок тети Клеменс в противне и так долго оставалась там, что лапша высохла и почернела, но все это время противень стоял около змеевика у задней стенки, и запеканка подмерзла, поэтому и не стухла.

– Почему я не опускаю руки? Ты хочешь знать?

И со свирепым стуком он перевернул окаменевшую запеканку вверх дном и бросил на стол. Поднял противень. Дно запеканки было покрыто белым пушистым инеем, а сама запеканка сохранила продолговатую форму. Отец подошел к кухонному шкафу и достал коробку со столовыми приборами. Я решил, что он таки спятил, и наблюдал за ним, сумев выдавить только:

– Пап?

– Я хочу наглядно показать тебе, сынок.

Он сел за стол и помахал передо мной двумя вилками. Потом с предельной сосредоточенностью положил на застывшую запеканку два больших разделочных ножа, а потом стал аккуратно водружать на них вилки, укладывая одну на другую, потом ложку, хлеб для масла, половник, металлическую лопатку, пока не выстроил из столовых приборов нелепую конструкцию. А сверху он положил еще четыре ножа, которые у мамы всегда были идеально наточены. Это были дорогие ножи из нержавеющей стали с деревянными рукоятками. Он уложил их на башню из столовых приборов так, чтобы они держали равновесие. Потом откинулся на спинку стула и почесал заросший подбородок.