Луиза Эрдрих - Круглый дом

– Вот именно! – ввернула тетя Клеменс.

– О-о, как же я буду скучать по Соне! – подмигнул мне Мушум.

– Что такое?

– А, – пояснила тетя Клеменс. – Уайти говорит, она смылась. Вчера сказалась больной, и когда он вернулся домой, то обнаружил, что ее шкаф с одеждой опустел, и еще она прихватила с собой одну из собак. Она сбежала в своем драндулете, который Уайти только что для нее починил.

– А она вернется? – спросил я.

– Уайти сказал, что в записке она написала: никогда! Он сказал, что спал с другой собакой, так он был расстроен. Соня заявила, что пора ему изменить свои повадки. Аминь.

Эта новость меня просто убила. Я шепнул Каппи, что нам надо уйти. Он по своему обыкновению вежливо поблагодарил тетю Клеменс за угощение, и мы медленно поехали на великах куда глаза глядят. Наконец мы выехали на дорогу, которая вела – хотя ехать туда надо было прилично – к дереву висельника, под которым мы с Соней закопали депозитные книжки. Когда мы сели на велики, я поведал Каппи все от начала до конца – как нашел куклу, как показал ее Соне, как она помогла мне положить деньги на несколько банковских счетов, а потом и где мы закопали книжки в алюминиевой коробке. Еще я рассказал Каппи, как Соня просила меня помалкивать про эти деньги, чтобы его не подставить. Потом рассказал про Сонины брильянтовые сережки и сапоги из саламандровой кожи и про ту ночь, когда Уайти ее поколотил, и как у меня уже тогда сложилось впечатление, что она планирует бегство. И под конец сказал, сколько денег я нашел.

– С такими бабками она может далеко слинять, – заметил Каппи и отвернулся. Обиделся.

– Да, надо было тебе раньше рассказать, – виновато протянул я.

Мы помолчали.

– В любом случае, надо откопать коробку, – наконец произнес Каппи. – Просто чтобы проверить. Может, она все-таки оставила тебе немного, – добавил он безразличным тоном.

– Ага, чтобы купить такие же кроссачи, как у тебя, – сказал я, когда мы уже почти доехали до места.

– Я же предложил поменяться, – сказал Каппи.

– Да ладно. Мне мои уже нравятся. Готов поспорить, Соня оставила мне записку. Это уж наверняка!

Мы оба оказались правы.

В коробке лежали двести долларов, одна депозитная книжка и клочок бумаги.

Привет, Джо!

Это деньги тебе на кроссовки. Еще оставляю тебе сберегательный счет, который ты должен потратить на учебу в колледже на востоке…

Я заглянул в депозитную книжку. Там был вклад на десять тысяч.

…Береги маму. Когда-нибудь, когда вырастешь, тебе воздастся за доброту. А я с этими деньгами смогу начать новую жизнь. Больше не будет того, что ты видел.

В любом случае, с любовью,

– Какого хрена, – сказал я Каппи.

– А что это она имеет в виду: «что ты видел»?

Меня так и подмывало рассказать ему и про запись с завываниями, и про ее танец, и про ее плавные движения, и показать ему золотую кисточку. Но, внезапно ощутив укол стыда, я прикусил язык. Только уклончиво буркнул:

– Ничего.

Я разделил с Каппи двести долларов, а депозитную книжку и записку засунул себе в карман. Поначалу он отказывался брать деньги, а потом я убедил его, сказав, что это ему деньги на автобус – съездить в Хелену повидаться с Зелией. На дорожные расходы. Тогда он сложил банкноты пополам и зажал их в ладони.

Мы поехали обратно домой и на полпути вспугнули двух уток из заболоченной придорожной канавы.

Проехав после этого еще пару миль, Каппи рассмеялся.

– Пришла мысль. А почему утки не летают вверх ногами? – Он не стал дожидаться от меня ответа. – Потому что они боятся, что начнут самопроизвольно крякать.

Просмеиваясь над своей шуткой, он оставил меня около нашего дома, и я отправился ужинать с мамой и отцом. Сидя за столом, мы молчали, еще не оправившись от недавнего шока, каждый думал о своем, но все же мы были вместе. На ужин мама приготовила карамелизированные бататы, которые я всегда терпеть не мог, но все-таки безропотно съел. Еще на столе стояла фермерская ветчина и плошка сладкого горошка с нашего огорода. Мама произнесла краткую молитву перед едой, и мы стали обсуждать марафон Каппи и священника. Я даже пересказал им шутку Каппи про уток. Мы не говорили о Ларке и не касались других тем, которые занимали все наши мысли.

Линда Уишкоб колобком выкатилась из машины и враскачку зашагала к нашей двери. Отец пошел открыть ей дверь, а я незаметно выскользнул через кухню на двор. Наконец у меня сложилось отношение к Линде и ее банановому кексу, и хотя мои мысли на ее счет были крайне противоречивыми, я никак не мог от них отделаться. Линда была виновна в самом факте существования Линдена. Она спасла своего брата-близнеца, хотя к тому моменту, как принять свое решение, она уже точно знала, что он – воплощение зла. И теперь меня от нее воротило точно так же, как ее когда-то воротило от него и биологической матери, хотя мои родители, например, относились к ней совсем иначе. И, как потом выяснилось, пока я на заднем дворе бегал взад-вперед с Перл, играя с ней в салочки, правда, мы не салили друг друга, а просто безостановочно кружили по двору, Линда выкладывала отцу важную информацию. То, что она рассказала, заставило его два дня подряд сопровождать маму в поездках в офис и обратно домой. А на третий день отец попросил ее написать список для супермаркета.