Степан Лукиянчук - День длиною в 10 лет

На следующий день, с утра, я пробился в штаб, куда собирается на планёрку администрация, и где можно «поймать» оперативника. Однако желающих поговорить с ним оказалось много, а времени до начала планёрки — мало. Ожидающих попросили «очистить» холл на время планёрки. Я ушёл в барак с намерением через полчаса вернуться обратно. По истечении положенного времени я попросил «ключника» — зека, который открывает двери локальных участков — выпустить меня в штаб к оперативнику. Туповатая и ограниченная личность, стоявшая и нагловато издевательски покручивающая «золотым ключиком» по ту сторону забора, не хотела открывать калитку, ссылаясь на приказ «никого не выпускать». Наконец я убедил этого человека пустить меня на «пульт» к тому самому «регулировщику», отдавшему это указание. На «пульту» (это место ещё каланчой называют) я долго и безуспешно объяснял, зачем мне нужно сходить к оперативнику. В ответ я услышал только одно: «пшёл вон!». Я хотел было возразить, но регулировщик пригрозил, что закроет меня в клетку. Естественно, перспектива провести ближайшие несколько часов на жаре меня не обрадовала.

Недавно из моего барака двое человек ходили на длительные свидания. Я, между прочим, поинтересовался у них «что да как». Они подтвердили слова начальника отряда, что комнаты свидания, действительно, стоят полупустые. Связано это с тем, что новый начальник колонии запретил длительные свидания с гражданскими подругами и заочными любовницами. По этой причине поток, посещающих нашу колонию, заметно поубавился. К оперативнику я так в тот день и не попал.

Всеми днями напролёт нахожусь в бараке. Это совсем не означает, что у меня избыток свободного времени и я отлёживаю бока на своём спальном месте. Сочинители «Правил внутреннего распорядка дня», принятых на вооружение администрацией нашей колонии, позаботились, чтобы свободное время заключённого было чем-то заполнено, чтобы в течение дня оно было раздроблено на короткие промежутки времени, которых чем больше, тем приятнее администрации и неприятнее заключённым. Прожитый в таких условиях световой день, в конечном итоге, вспоминается наполненным сплошным сгустком нервов и напряжения.

По весне отрядник объявил, что в зоне (на промке) будет открываться швейное производство, потребуются люди с «корочками». Я написал домой, мне выслали документы. Говорят, что на втором этаже здания УПИ делают помещение под швейный цех. Отделочные работы подходят к концу, скоро завезут оборудование. Но когда всё же будут набирать на работу — этого я не знаю. В котельную возвращаться во второй раз, думаю, не стоит. Отношения с бригадиром Мухиным сложные.

На работу я ещё никуда не устроился. Всё лето просидел в бараке, ждал, что, может, вот-вот откроется швейный цех. Цех до сих пор не открылся. По слухам, отделочные работы уже в цехе завершены и даже, говорят, появились несколько первых швейных машин. Но что-то, по-видимому, всё-таки не клеится, потому что не слышно, что в ближайшее время будут набирать народ.

Два раза писал заявление на устройство в «контроль качества товаров» — не знаю, как правильно называется. Оба раза мне отказали, хотя бригадир их и предлагал мне поработать («замут» какой-то странный!) Потом имел намерение трудоустроиться в столовую. Сказали: мест нет. Потом бегал до земляка в столярку. Говорю, мол, возьмите, дяденька, на работу! Он говорит: пиши заявление на станочника. «Корочки» у меня есть. Написал, отдал — третья неделя занялась, никакого движения. Думаю, может, позабыл, запарился?

Примерно, с недельку назад мне предложили поработать, так сказать, на общественно-полезных началах, то бишь без оплаты труда. Надоело сидеть в бараке, и я согласился. Работаю по ночам, днём сплю, на проверки не хожу. Эта «шабашка», может быть, скоро закончится. На нормальную работу ещё не могу устроиться — это тяжело здесь. В котельной не работаю, думаю, что работать не буду, потому что чувствую, что оставлю там своё последнее сокровище — здоровье!

Удивительно! Целое лето не знал, куда себя девать. Скучно было. Приходил с работы, отстаивал проверку, а потом бежал «на телевизор» смотреть фильм. Не мог заставить себя заняться чем-нибудь полезным. В выходные дни, если не выводили на работу, мог целый день проваляться, полудремать-полусмотреть телевизионные фильмы. Любая самостоятельная деятельность теряла для меня всякий смысл.