Степан Лукиянчук - День длиною в 10 лет

Во второе мгновение — оно также очень важно, необходимо — пытаешься поймать в их глазах своё отражение: какое впечатление произвёл на них твой вид! Каждый раз в глазах, пришедших ко мне на свидание, читаешь разное. Но одно присутствует всегда (видимо, мгновенно замаскировать его не в силах человек) — это внешняя ошарашенность от ненормальности этого места, от его противоестественности, и внутренняя шокированность от лицезрения в этом месте когда-то близко знакомого, а теперь не узнаваемого почти, изуродованного, изломанного этим страшным исправительно-карательным режимом…

Ох, уж эти цукерки… Это целое испытание для моих вкусовых рецепторов!

После двухчасового свидания я получил нехитрую передачку, принёс её в барак и сел на свою кровать. Я развернул один из кулёчков — о-о! Конфетки и шоколад! Высыпал всё это в верхний ящик тумбочки (от любопытных глаз долой). Размышляю: что делать? Искоса поглядываю на сладкое искушение, заманивающее к себе, призывающее: «Возьми меня и… съешь!!!»

— Нет, — думаю, — Николая так запросто конфетками не проймёшь! Что же это, в самом деле: сижу здесь как черноокая девица, глаза «напяливаю на конфетки» — прикрыл тумбочку.

…Чувствую: зашевелилось что-то на правом плече, ухо защекотало:

— Молодец, Колька — го-ра! Как ты того, тумбочку-то закрыл. Мужик-сила! Хар-рактер!

— Ой, ой, ой! Характер. Посмотрите-ка: силу воли проявил… тумбочку закрыл! — это уже, кажись, на левом плече движение почудилось. И прям ором в самое среднее ухо:

— Что ж ты, паразит, тогда тумбочку-то не до конца задвинул?! — Глянул — и, правда, ведь не до конца тумбочку закрыл. Осталась щёлка, в которой угадываются неясные очертания цветной обёртки. Со вздохом отвернул голову.

— Ну и что, что тумбочку не закрыл, — снова справа, — чего это решает? И ничего не решает: главное — ить не съел!

— Ты погоди каркать-то: ещё ничего не произошло! — это уже слева.

— Что произойти-то должно, что? Характер!.. Сила!..

— А ты и не знаешь — что. Как всегда оно получалось, так и теперь будет…

Это всегда происходит, когда случается какое-либо искушение. Почти всегда оно протекает в одном ключе, только поводы разные.

Я знаю, как прекратить этот сыр-бор между «за» и «против», между «надо» — «не надо», «стоит — не стоит» и т.д, происходящий в моей голове. Я открываю ящик тумбочки, быстрым уверенным движением хватаю первую попавшуюся под руку конфету. Срываю с неё цветастое одеяние и …в рот!

«М-м…О-о! Надо просто офигеть!» — это уже звук тех писклявых голосков — и справа и слева — которые не давали мне покоя.

На вид цукерка чёрненькая, глянец на ней: будто бы лаком покрыта. Я думал сначала, что это арахис или изюм, покрытый глазурью. А это оказался шоколад. Шо-ко-лад!!! Через несколько мгновений шоколад во рту начал топиться, медленно таять, повергая в шок мои вкусовые рецепторы. Нет, это был шок не в обыкновенном смысле этого слова. Это было удивление, приятное удивление, переходящее в восторг: кто бы мог подумать, что обыкновенная на вид заурядная конфетка окажется такой… такой!.. Черничный вкус нежного шоколада!

«Нет, в разведку меня с собой брать нельзя, — подумал я, — попаду в плен и продамся за сладкое! И пограничником мне не быть никогда: всунут за пазуху коробку шоколадных конфет — проходи кто хоца, проноси чё хоца!»

Катаю за щекой цукерку — вкусная! Глянул в тумбочку — там шоколад «горький». «Вот это мне сейчас и надо», — развернул шоколадку, отломил кусочек: правда, горький, терпкий вкус. Сижу на кровати: сладко-горько мне…

Нет, никак нельзя мне ни разведчиком быть, ни пограничником! На том я и порешил, уминая за обе щёки вкусные цукерки.

Утром увидел начальника воспитательного отдела (ОВР) майора Серова. «Уж простите вы меня, — говорю, — за то, что смею беспокоить Ваше майорство по пустякам. Нельзя ли мне как-нибудь что-нибудь выписать по поводу присланной грамотки?». (Какое-то время назад мне предложили поучаствовать в конкурсе стихов и прозы, объявленном между колониями нашего областного управления. На конкурсе я занял призовое место).

«Отчего же, — отвечает, — извольте, разлюбезный, беспокоить не меня (начальника воспитательного отдела!) по этому поводу, а начальника отряда. (Я-то что — всего лишь начальник ОВР!!)

«Так, это самое… — не отстаю я. — Никак нельзя-с. В заслуженном отпуске Его капитанство-с!» А он упирается: «Ну, так ступай, дружок, к лицу его замещающему. Пусть он поощрит».