Наталья Потёмина - Сеть Сирано

Кто! Кто так нехорошо шутит со мной!

— ЯЧСМИТЬБЮ, сука! — моим пальцам было тесно на телефонной клавиатуре, — я тебя уже не люблю — ЯТЕБЯУБЬЮ, мерзавка. Я тебя найду, сволочь! Я тебя урою!

— ФЫВАПРОЛДЖЭ, — черным-черным по белому-белому, — все равно… Больше жизни и навсегда…

Я выскочил в коридор и ломанулся к двери. Опять не туда! Где же выход? И снова прорезался свет у моих ног. Тонкая полоска, слабый лучик, лазерный пучок, указывающий мне путь…

Тетка! Это тетка! Тетка это! ТЕТКА — звездным шрифтом высветилось в моем темном мозгу. Влетая в ее комнату, я уже ничего не соображал.

В голубых сумерках ночи висел белый квадрат. У экрана компьютера — пустое кресло. Открытая переписка девочки Джоанны…, от клавиатуры все еще веет человеческим теплом.

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, — послание, адресованное мне. — Я тебя люблю. Все равно. Больше жизни.

Я оглянулся — в комнате никого не было.

Холодная бледная тень коснулась моего лба. Ветер из открытого настежь окна шевелил мои волосы. Я стоял, с трудом осмысливая происходящее. Открытое окно… Летящий тюль… Бледный ветер… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ…

БОЛЬШЕ ЖИЗНИ?!

Я закричал… Я рванулся к окну… Мне казалось, что я мог бы еще успеть… остановить… спасти…

P.S. И вот, Вован, сижу я в бомбоубежище и в перерывах между писаниной тихо напеваю себе под нос : Четвертые сутки пылают станицы. Горит под ногами чужая земля…

Короче, Вован, ребята тут разошлись не на шутку. Это мероприятие становится все меньше похоже на контртеррористическую операцию, все больше — на начало какой-то вселенской заварушки. Премьер-министр соседней страны еще в самом начале июля заявил, что войны они не хотели, но что выросло, то выросло, и не им это говно разгребать. Пусть, типа, мировое сообщество решает, что делать, а мы пока побомбим приграничные территории.

Я не очень силен в истории, Вован, скорей, я в ней слаб, но почему-то мне помнится, что на этой земле уже более четырех тысяч лет кровь льется без остановки. Такой, видимо, участок хороший, что до сих пор его не могут поделить.

На фоне всей этой бессмысленной бойни мне все чаще приходит в голову один очень простой и одновременно сложный вопрос: а что, собственно, я здесь делаю? Мое присутствие или отсутствие в этом многострадальном секторе никак не может повлиять на судьбы человечества. Одним корреспондентом больше, одним меньше — какая разница? А вот на моей конкретной маленькой судьбе эта глупая попытка сбежать от самого себя может сказаться самым негативным образом.

Я перечитываю свои записи, которые задумывались вначале, как «звонок другу», и понимаю, что незаметно для меня самого, они превратились в дневник моих воспоминаний. Само слово — «воспоминания» — имеет какой-то таинственный и мрачный смысл. Типа, не будите спящую собаку, и она вас не укусит. Но те события, которые так настойчиво прокручиваются в моем мозгу, не только не преодолели срока давности, но еще и являются недостаточно завершенными, чтобы так с бухты-барахты отправить их пылиться в архив. Не все еще документы собраны, не все факты известны, не все очевидцы дали свои свидетельские показания.

Я не знаю, сколько еще буду находиться вдали от места моей трагедии, но состояние неизвестности уже сейчас кажется мне совершенно непереносимым. И дело даже не в любви. Я не уверен, что у меня была любовь. Или я не уверен, что любовь была? То есть, была и вдруг пропала. Одно я знаю наверняка: у нас с Ольгой были несколько дней, несколько часов, минут или мгновений, которые я буду помнить всю оставшуюся жизнь. Звучит это настолько пафосно, что я чувствую, как краснею. Но тут, в двух шагах от смерти (мне бы даже в редакции не простили этот штамп) все видится в другом, более простом, более ясном свете, и поэтому я заканчиваю свое повествование очередным перлом: если ты мне не поможешь, то ты мне не друг.

Разумеется, я бы мог ей написать. Еще проще — позвонить при случае. Или упасть ей как снег на голову, броситься в ноги и вымолить прощенье. Но в свете вышеизложенных событий, не думаю, чтобы все это было возможно.

Я не прошу тебя о многом. Никаких очных ставок, допросов, пыток. Просто проведай ее, мою ненаглядную. Посмотри, чем она живет. Здорова ли? Счастлива? Какое у нее настроение и, вообще, настрой? Помнит ли она обо мне? Не поминает ли злым словом? Я даже повод для тебя придумал. У меня осталась ее дубленка. Конечно, сейчас еще не осень, но мало ли… Вдруг возьмут, да и наступят холода? А моя Олька на редкость теплолюбивое животное . А у нее нет теплого платочка, у нее нет зимнего пальта…