– Там нет никого в этом поселке, – втолковывал нам Собр по дороге. – Ни наших, ни укропов. Правосеки, бывает, в магазин заходят, и все. Нейтралка.
Слезли у какого-то железнодорожного переезда на высокой насыпи. В ста метрах уже начинались ладные дома поселка Восточный, за которым день и ночь вздыхали, бурлили и клокотали плохо переваренные войной останки Семеновки.
Джип как-то торопливо уехал, а мы пошли куда-то вдоль ряда домов, и с каждым шагом мне становилось все прохладнее и прохладнее. Слева от нас тянулась вереница железнодорожных цистерн, которые уже начали ржаветь там, где не было мазутных подтеков. По словам Собра, укровские снайперы устраивают лежки между колесных пар этого мертвого состава. Но стреляют паршиво, можно и перебегать, и играть с ними в дразнилки. Изредка попадались местные на велосипедах. Кто-то старался не смотреть на нас, а кто-то, наоборот, глядел с плохо скрываемым сожалением. Так, наверное, юный Турбин смотрел на кадетишку с винтовочкой, который выполз на улицу повоевать аккурат в тот момент, когда петлюровцы вошли в город. Мне не нравился этот поселок Восточный. Не нравился он Стенину, Коцу и Краснощекову. Большая мурашка ползла по моей спине вдоль хребта, чуть оттопыривая бронежилет. Каску я снял, чтобы не рисоваться своим стремным силуэтом. Коц, наоборот, остался в каске. Тут дело вкуса – кто-то сахар в чай кладет, а кто-то сразу в рот сыпет и чаем этим запивает. Разницы в итоге никакой.
Я догнал Собра в три прыжка:
– А куда мы, собственно, идем?
– К магазину.
Я представил на секунду, как с двух сторон к этому неведомому магазину одновременно подходят наша компания и компания правосеков. И мы, по совету Собра, укрываясь в складках местности, двигаемся к месту нашей высадки и там жалобно зовем на помощь, а наш проводник прикрывает нас огнем. Сначала автоматным, а когда кончатся семь рожков – пистолетным. А потом нас ловят по кустам и сараям правосеки, перекликаются по-галицийски: «Тримай яго, хлопци!» Двое в списках СБУ под номерами 75 и 76, Стенин с Краснощековым… их впишут в конец задним числом, после поимки. Делов-то открыть файл и дописать две строчки…
– Надо было автоматы взять, раз уж в такую сумеречную зону поехали, – заметил я, плохо скрывая свое недовольство.
– Бери, – сказал мне Собр и протянул автомат.
– А ты?
– А у меня пистолет есть!
– Не, автомат будет мешать снимать, а камера стрелять. Не управлюсь.
Дальше шли молча, лишь Собр крутил головой как заведенный и ссутулился еще больше. У сельпо все как-то перевели дух. Уже через минуту мы собрали митинг из местных жителей. Видеокамера фиксировала жалобы, стенания, злобу, растерянность, страх, отчаяние. Я молча снимал, думая лишь об одном – попросить представиться в конце синхрона. Совершенно феерического типажа молочница на велике, с золотыми серьгами-калачами, как у моей бабушки-казачки, рассказывала про общение с нацгвардейцами на их блокпосту БЗС.
– Если по-русски говорят, эти пропускают. Но если западэнцы, то сразу: «Назад, проходу немає, повертайся!» И автоматом мне этак кажет! Мы ж тут все террористы-сепаратисты. Еду тогда домой, творог делать…
Заслышав мову, из толпы выскочил крепкий мужик лет так за пятьдесят и стал кидаться на молочницу с криком, что своей поганой мовой она поганит честный поселок Восточный… Назревала совершенно неадекватная свара людей с «боевыми психотравмами». Пораженная таким нечеловеческим напором с козлячьими предъявами, молочница, я так понимаю, судя по ее статям, способная проораться, как гудок тепловоза, вдруг совершенно растерялась… И только бормотала оправдываясь, мол, я хлопчикам только объясняла, как эти… Со мной… Каждое утро издеваются на блокпосту… Не знаю – проеду к вам или нет, а в лесопосадке мины везде стоят, и трупы, страшно… И ночью стреляют, у коровы от страха глаза мутные, и молока дает литра два, на что жить, не знаю…
Мужик кричал, не унимаясь, что у него сегодня ночью разбомбили дом и он этого так не оставит – скоро гробы подорожают! Каким-то чудом мы вместе с Собром переключили внимание этой седоватой «жертвы войны» на прессу и пошли глядеть разрушения. Судя по трейлеру, нас ждала как минимум Хиросима. Но в реальности имелись вполне живые куры и нереальных размеров огород с разными сельхозкультурами, растимыми в каких-то промышленных масштабах. Все это великолепие прикрывали забор из профнастила, неубедительно посеченный осколками, и один разбитый стеклопакет в окне справной и целой кирпичной хаты.
Читать дальше